Ключи Пандоры - стр. 37
– А с мужем Глафиры что случилось? – прервала его Юля.
– Вышел он в шестьдесят пятом полным инвалидом, а через год, как Иринка родилась, преставился.
– Но причем тут Каменный Брод?
Михалыч вновь выдернул сигарету из пачки и чиркнул спичкой. Затянулся и исподлобья посмотрел на девушку.
– Жили они там, – пояснил он, сплевывая. – Вертухаи! И начальник колонии там же обитал. Еще по тем временам домину держал богатую. К нему со всей страны люди ехали с подношениями, умасливали, чтобы к родным на свидание допустили. На зэках он и поднялся. Дурной человек был. И прихвостни его не лучше. Все там обосновались. Из Каменного Брода до колонии ближе. Им еще и государство дома давало, как же, полезным делом товарищи занимались!
Михалыч зло ощерился и, неуклюже развернувшись, поковылял к завалинке. Усевшись, поманил Юлю пальцем. Она неуверенно потопталась на месте, но подошла и присела рядом. Михалыч смолил цигарку и молчал, смотрел в пустоту. Лицо его нехорошо исказилось. Она тоже молчала, понимая, что старику неприятно вспоминать прошлое. Он заговорил снова, но уже без усмешки:
– Начальником был Сашка Коровин. Увидишь – испугаешься! Лоб бычий, глазищи кровью налиты, кулак два пуда. Бывало, построят на поверку, а он идет вдоль шеренги, и вдруг – раз! – кулачищем в грудь! Зэки после работы слабые, с ног валились не то что от удара, от щелчка, а он смеялся, падла!
– А этот… Коровин до сих пор живет в Каменном Броде?
– Не, помер он, – ощерился металлическими зубами старик. – По пьяни, кажись, в начале восьмидесятых! Но у него сын остался. Сущий бандюган! Он и верховодит сейчас в Каменном Броду. Видела небось, как они там живут? Но мы тута погибать будем, а крошки у них не возьмем! Да они и не предлагают!
– А где та колония была?
– За озером, почти у самых гор. Сейчас там одни развалины. Все, что могли, в девяностые растащили.
– Вы думаете, Максим туда пошел? – спросила Юля. – Но зачем? Что там интересного в развалинах?
Михалыч не ответил, однако, судя по быстрому взгляду, вопрос ему не понравился. Пошарив в кармане, он вытащил смятую пачку «Примы», спички, прикурил уже третью сигарету и устремил взгляд вдаль. Юля поняла, что больше ничего от него не добьется. Но сдаваться она не привыкла и перевела разговор в другое русло.
– Настасья о каких-то сектантах говорила. Вроде в пещере живут? Не знаете, кто такие?
Михалыч презрительно махнул рукой.
– Пропащие люди! От безделья маются. Ладно бы Христу молились или этому… Как его? Толстый такой?
– Будда, что ли? – улыбнулась Юля.
– Во-во! Будда! – оживился Михалыч, и глаза его вновь заблестели. – Оне Яриле кланяются, солнцу, значитца. А поп у них – чистый Кащей. Патлы до плеч, бороденка козлиная, а глазки голубенькие и невинные, точно он лялек не валял. Спасут нас древние боги! – Михалыч произнес это блеющим голоском, явно копируя кого-то из поклонников славянского божества. – Только хреново они их спасают. Прошлой зимой две бабы преставились, а три сбежали в мир. Мужики вовсе не держатся! Оно и понятно, кому охота в пещере сидеть да конца света ждать, если пузо с голодухи пухнет? В апреле ходили по деревне, песни гнусавили, чучело соломенное носили, а потом сожгли в поле, как на Масленицу. Бабы говорят, они голяком через костер прыгали, а после в скирдах кувыркались с попом своим. Тьфу, погань языческая!