Ключи от дома (сборник) - стр. 5
– А мы это, дядь капитан… Мы Серому глаз набили…
– Зачем?
– Да чтоб чего не вышло.
– Авансом, что ли?
– Так точно, сэр!
– А, ну-ка, малый, посвети вниз.
Луч прожектора скользит по палубе, и мы выставляем вперед Серого, который опять гордо вскидывает голову.
– Иди сюда, бродяга, я добавлю. Все должно быть симметрично. – Кэп был суров, но снисходителен. – Спустить трап.
Серый подхватывает Наташку на руки, и ловко поднимается на мерно покачивающийся борт. Следом поднимаемся и мы, неся увесистые сумки с припасами.
– Костя, хоть Вы поговорите с этим младенцем, совсем от рук отбился.
– Ну, если он кого и должен слушать, то это – только Вас, Наташа.
Они давно называют друг друга на вы, и мы поддерживаем их уважительное отношение, часто подшучивая над их игрой, хотя они к этому относятся очень серьёзно.
– Смирно, салага! – Кэп подносит увесистый кулак к лицу Серого. – Марш на камбуз, и смотри у меня…
Белый китель с золотыми пуговицами, фуражка с крабом и неизменная трубка с ароматным табаком, напоминающим вишню, делают мощную фигуру Кости еще солиднее, а грубоватый, с хрипотцой голос внушает уважение.
– Простите, сэр, а кильку резать вдоль или поперек?
– Красиво. И смотри, чтобы я ни одной косточки не нашел, а то твои пересчитаю.
– Я присмотрю за ним, Константин, не волнуйтесь.
Они удаляются на корму, и мы молча провожаем их взглядами. У меня почему-то мелькает странная мысль: а если с одним из них что-нибудь случится, что будет со вторым, что будет с нами…
– Неужели ласту отыскали? – это уже относится ко мне. – Сколько лет пытались, а тут на тебе.
– Волной прибило…
Пытаюсь отшучиваться я и тону в объятьях огромных ручищ, прижимающих меня к пахнущему солью и вишней кителю. В памяти всплывает давняя история, когда мы почему-то разодрались с ребятами с другой улицы. В пору нашей юности это случалось не по злобе или за что-то, а по какой-то звериной традиции. Портовый город населяли многие национальности, и селились они всегда очень компактно и обособленно. Не то чтобы враждовали меж собой, но чужих не жаловали на своей территории. Наверное, это была еще царская политика – перемешивать национальности на новых территориях, чтобы никто не брал главенство. Русских всегда было большинство, но они этим не пользовались, поддерживая равновесие. Но случалось всякое. И вот когда мы схлестнулись с ребятами с армянской улицы, каждый себе выбрал противника по габаритам, мне же достался мой одноклассник, с которым я еще и дружил. Бить друг друга мы не могли и в нерешительности стояли, не зная, что делать. Когда же наши стали брать верх над армянами, те крикнули моему противнику что-то на своем языке, и он неожиданно залепил мне такую оплеуху, что я свалился на землю. Было не столько больно, сколько обидно за такое вероломство. Я так растерялся, что почти не сопротивлялся ударам оседлавшего меня агрессора. Потом все неожиданно прекратилось, и чьи-то сильные руки подняли меня. Я не мог сдержать слезы и спрятался от всего ненавистного мира, уткнувшись в широкую грудь.