Ключ разумения - стр. 31

Кавалькада уже исчезла на востоке, потому Гистрион не видел, как Метьер, поскакав по обочине, вонзил стрелу с нанизанным на неё письмом прямо в карету и стал удирать от нескольких рыцарей.

Гистрион ждал, наверное, около часа, и кавалькада-таки проехала назад, на запад. А ему почему-то хотелось плакать и от тоски по родному замку, и от разлуки с Метьером: где он? Жив ли? – и от неизвестности, что будет дальше. Вскочив на коня, он было хотел скакать за каретой. Но это хотел Алекс, а Гистрион решительно повернул на восток. Скачи, Гистрион, и мы теперь будем так тебя называть. Конечно, пока ты не встретишься с Кэт.

Он скакал и думал, что хорошо бы ещё разочек увидеть и убедиться, что жив, жив его единственный друг, лучший стрелок мира Метьер Корабле…тьфу! – и Гистрион расхохотался, развеселился, и, мужественно расправив плечи, поскакал что было мочи.

И тёплый июньский ветер, насвистывая, летел ему в лицо.

Церемониймейстер и танцмейстер двора трёх толстяков, Ангор Антаки, по прозвищу Раздватрис, имел обыкновение думать на ходу, почти на бегу, по крайней мере, в каком-то движении – проносясь по длинным коридорам дворца, или крутясь по бальным залам в танце… Эту привычку он приобрёл, бегая в детстве по холмам родной Деваки, а закрепил во дворце. Поэтому в звериной яме, куда его спустили победившие мятежники, на самом деле сохранив от немедленной расправы, он не мог сообразить, как ему удрать отсюда: для соображения просто не было места.

В разодранном сиреневом полуфраке, в синяках и засохших кровавых ссадинах сидел он, уткнув в колени длинных ног квадратный подбородок. Всё его нескладное длинное тело, совсем не приспособленное для танцев, выражало не тоску, а скорее вынужденно отдыхающую злобу. Яма в зверинце трёх толстяков была предназначена для одного хищника, с тем, чтоб он лежал и грыз мясо, а не бегал и не размышлял, как сбежать. Для гульбищ была большая общая арена, куда вёл из ямы подземный ход, зарешёченный и запертый на огромный висячий замок. Это означало, что в яме для тигров сиживали и люди, для зверя обошлись бы и засовом, который, кстати, тоже был.

Меж прутьев решётки можно было просунуть и руку и лапу, но сил сорвать замок у Ангора не было. Он сидел, а в голове вместо плана побега крутились слова революционной песенки: «На баррикады! На баррикады! Поём мы яростно: свобода или смерть!» Раздватрис скрежетал зубами, мотал головой, злобно плевался, попадая в основном на самого себя, но мотив не исчезал. Яма была достаточно глубока и выбраться наверх не представлялось возможным.