Ключ к сердцу императрицы - стр. 6
Честно признаться, больше я ничего уже не помню. В то время меня это совершенно не интересовало! Потом квартиру нашу обворовали, я тогда еще маленький был, пропала и Библия, и этот обрывок. Может, выбросили книжку воры, может, букинистам продали – теперь концов не найдешь. Но имя это и дату я очень хорошо помню, и вот почему припомнить пришлось. В нашем художественном музее выставка сейчас идет – «Картины из частных собраний меценатов и дарителей». Честно вам признаюсь, – Рощин ухмыльнулся, – я в музеи редко хожу, работа, все такое, не до искусства. Меня на эту выставку вытащил все тот же мой французский приятель, Виктор Марше. Он на несколько дней приезжал в гости посмотреть, как наш с ним совместный бизнес развивается… Может, слышали, сеть магазинов «Марше дю вэн», «Винный базар»? Тут игра слов – его фамилия тоже Марше, он, по-русски говоря, Базаров…
Лидия, которая некогда окончила школу с углубленным изучением французского, а потом и соответствующий факультет лингвистического университета, неплохо знала французский, все же не стала уточнять, что в переводе не нуждается. Наша героиня была не только хорошо образованна, но и тактична.
А Рощин продолжал хвастаться:
– Прямые поставки из Бургундии, отличное вино, есть ординарное, но есть и двадцатилетней выдержки, настоящие коллекционные образцы!
– Знаете, – сконфуженно призналась Лидия, – вы только не обижайтесь, Алексей Васильевич, но я в винах вообще ничего не понимаю и практически их не пью.
– И правильно, и правильно, – хмыкнул Рощин весьма иронически. – Кто не курит и не пьет… Не зря БэГэ еще в прошлом веке говорил, не пей, мол, вина, Гертруда!
Лидия хотела было уточнить, что слова эти принадлежат не столько БэГэ, в смысле Борису Гребенщикову, сколько некоему ВэШа, в смысле Вильяму Шекспиру, и сказаны о-очень задолго до прошлого, в смысле ХХ, века, но снова вспомнила о тактичности и сдержанно вернулась к утерянной нити беседы:
– Так что там произошло, на той выставке?
– Там был один пейзаж, – сказал Рощин. – Пейзаж да и пейзаж, ничего особенного, ну, природа, ну, погода… Но под ним висела табличка – вот я ее в точности списал.
И, достав из солидного кожаного портфеля (на благородно тусклом, словно бы состаренном временем замочке было написано: «Dr.Koffer») блокнот в столь же кожаной и столь же солидной обложке, раскрыл его и прочел:
– «Эта картина некогда была подарена музею автором, сведения о котором затерялись, поэтому она называется теперь – работа неизвестного художника. Однако, если судить по манере письма, она вполне может принадлежать кисти малоизвестного живописца Ильи Фоминичнина, примыкавшего к кружку передвижников и бывшего в юности крепостным человеком московской помещицы, вдовы известного доктора Сташевского, Ирины Михайловны Рощиной-Сташевской».