Классические тексты дзэн - стр. 53

Долгое время у того учения, что передал Бодхидхарма, даже не было самоназвания. Примечательно, что в «Стеле Хуэйкэ» монаха Фалиня, где впервые рассказывается о встрече Бодхидхармы со своим единственным продолжателем Хуэйкэ, речь идет о «школе Дхармы умиротворения сердца» (аньсинь фамэнь). В китайском варианте «Ланкаватара-сутры» просто говориться о «Школе единой колесницы с Юга Индии» [19, цз.4]. Кстати, именно так – «Школа единой колесницы» (Ичэн цзун) несколько раз именуется учение Чань в «Сутре Помоста Шестого патриарха», чем как бы подчеркивает то, что Чань уравнивает «Малую колесницу» (Хинаяну) и «Большую колесницу» (Махаяну).

Наставник Хуэйнэн – центральная фигура всей чаньской традиции, учитывая, разумеется, и тот факт, что перед нами не столько биография и учение конкретного человека, сколько обобщенный образ целого направления Чань, его легенд, теории, форм практики, слившийся в отдельного человека. Вероятно, никто в истории чань-буддизма не может соперничать с Хуэйнэном по известности.

Если подходить к изучению источников чисто по количественному фактору, то в этом случае чаньский патриарх Хуэйнэн оказывается в явно «привилегированном» положении – практически не существует такой работы по историографии буддизма, где бы ни встречалось хотя бы краткого изложения его жизни. Вообще, рассказ о Хуэйнэне вошел в каноны агиографии не только китайского буддизма, но и большинства не-буддийских работ, повествующих о людях «свойств необычайных».

Несмотря на многочисленные биографии Хуэйнэна, порой оказывается весьма сложным восстановить его реальное жизнеописание и, прежде всего из-за того, что усилиями Шэньхуэя и его последователей Хуэйнэн оказался превращен в классического буддийского святого. И, как следствие, биографии Хуэйнэна повествуют именно об этом образе, лишь в малой степени описывая его как человека. Тем не менее, Хуэйнэн в этих историях – человек вполне живой, интересный, а «Сутра Помоста», содержащая его каноническую агиографию, не лишена увлекательности и в некоторых местах даже тяготеет к «авантюрным рассказам», характерным для народной среды и в основном посвященным народным разбойникам и героям.

Чисто теоретически можно очистить первоначальный вариант жизнеописания Хуэйнэна от последующих наслоений, выделить базовый компонент всех историй и проповедей, вернувшись к первоначальному виду агиографии чаньского патриарха. И все же, хотя такие попытки предпринимались неоднократно [157, 173–248; 139, 59–87], однако их трудно целиком признать успешными. Это объясняется, прежде всего, не отсутствием методологической глубины исследования, но колоссальной сложностью задачи.