Кладбище погибших цветов - стр. 1
Имя мое Отто, в честь покойного батюшки. Хороший был человек. По крайней мере, так считал он сам. Вечно сетовал на свое бедняцкое положение и на то, что война забрала у него всех толковых сыновей. Остался только я, самый никудышный, но опять же с его слов, а не по моему собственному разумению. И меня не миновала участь солдата, в день моего десятилетия за мной пришли графские рекрутеры, всучили батюшке мешок с медяками и увели меня туда, откуда я вернулся лишь к 35 годам. Такая судьба не была исключительной, призыва не удалось избежать ни одному мальчишке из моей деревни, потому ничего особенного я в этом не вижу и не в коем случае не хочу благодаря утраченному юношеству и молодым годам предстать перед вами в выгодном для себя свете. К великой горести, я не успел застать своего батюшку при жизни. Еще больше я жалел о том, что все его имущество (старый дом и дряхлая кляча, не более того) отошли графу, а он распорядился наследством как нельзя скверно: устроил на батюшкиной земле приют для осиротевших солдатских отпрысков.
«Не переживайте, Отто,» – говорил мне господин приказчик, после того как сообщил мне эти невеселые вести. – «Думается мне, граф ни в коем случае не забудет тех, кто верой и правдой служил ему в походах. Жилья в деревне, как вы понимаете, выделить вам никак нельзя, потому как каждая пядь земли пущена на пахоту и на скорейшее восстановление выплаты облагаемого замком оброка. В последнее место я и рекомендую вам немедленно отправиться, и уже оттуда вести свои соискания.»
Делать нечего, сказано – сделано. Конечно, я не поверил ни единому слову лживого чинушки, уж больно довольный и сытый вид имело его багровое округлое лицо с неприятно крупными губами, которыми он то и дело причмокивал. Я собрал свои скромные солдатские пожитки и поспешил выдвинуться к замку. Да и идти, откровенно говоря, было недалеко – три холма, одна река и вот он, графский замок.
В любой другой жизни меня вряд ли даже на милю подпустили к этому месту, но на мое счастье, люди из замковой стражи служили со мной в одной пикинерской роте – Патрик и одноглазый Шульц, лишившийся своего левого ока (которое, как он яростно доказывал любому выпивохе в кабаках, видело много лучше правого) в том же бою, где господин граф потерял в гуще сражений свой любимый меч, освященный самим папой святой церкви. Величайшая утрата для всей кампании и для господина графа, в частности.
Я без труда попал на территорию замка через главные ворота. Местные вполне могли принять меня за странствующего рыцаря, ищущего ночлег и юные девичьи ушки для своих слезливых дамскоугодничьих баллад. Для полного сходства с бродячим благородным бардом мне не хватало самой малости: верного коня, изысканных одеяний, рыцарского меча или расписной лютни. На худой конец, хотя бы малой толики музыкального слуха, куда ж без него.
За все 25 лет службы, сколько помню, на территории замка я был лишь дважды. Оба раза это были торжественные марши в честь малозначащих побед в очередном пограничном сражении. Граф выступал перед людьми, хвалился своей доблестью и доблестью своих сыновей. После чего, по своему обыкновению, объявлял о предстоящем пире для вассалов и между делом упоминал о повышении сборов рожью, мясом и холщиной на нужды армии. Меня такие вести всегда очень радовали. Означало это, что в течение ближайшей недели мы с товарищами знатно попируем тем, что эти бездельники-крестьяне прячут под полы и в глубокие погреба всякий раз, когда военная надобность вынуждает нас расквартировать свой полк в одной из бесчисленных деревень нашего края.
Я нерешительно прошагал внешний двор, минуя нестройные ряды низкорослых домишек, маленьких и неказистых, принадлежащих вне всяких сомнений замковой прислуге. Не стоит и сомневаться, что все они тоже бездельники и трусы. Мало того, что заперлись в своих лачугах во время последней решающей битвы, когда враги были практически у них на пороге! Так и теперь, смеют улыбаться, приветливо кивать мне при встрече и вообще вести себя так, словно мы с ними ровня. Особенно возмутился я протянутой руке одного из служек, явно конюха, если судить по густому аромату лошадиного дерьма от его холщовой бесцветной рубахи. Ярость моя была столь велика, что я в момент забыл о робости и быстро преодолел приличный кусок пути, вплоть до ворот внутреннего двора, за которыми и находились покои графа.