Кладбище для безумцев. Еще одна повесть о двух городах - стр. 36
Он был восемнадцатилетним юнцом, когда студии «Скайларк» забил в лунку свой последний шар и упал замертво. Ходили слухи, что Филипс отчалил от калифорнийского берега вместе с тем самым знаменитым издателем, который выбросил за борт не менее знаменитого режиссера, инсценировав «несчастный случай на воде». Я видел его фотографии у гроба Валентино, у постели Джинни Иглз[71], на какой-то яхте во время парусной регаты в Сан-Диего, куда его взяли как зонтик от солнечного удара для дюжины нью-йоркских киномагнатов. Говорили, он посадил на иглу всех звезд киноиндустрии, а затем лечил их в своей тайной клинике где-то в Аризоне, неподалеку от Нидлз[72]. Ироничное указание в названии города также не было оставлено без внимания. Филипс редко обедал в столовой; от его взгляда портилась еда. Собаки лаяли на него, словно на посланника ада. Взятые им на руки младенцы кусались и страдали кишечными коликами.
При появлении доктора все вздрагивали и расступались.
Док Филипс метал пристальные взгляды то в одного, то в другого. Через несколько мгновений у некоторых начался нервный тик.
Фриц повернулся ко мне:
– Для него всегда есть работа. То слишком много цыпочек явились с утра пораньше к пятому павильону. То сердечные приступы в нью-йоркском офисе. То этот актер в Монако попался со своим ненормальным дружком из оперы. Он…
Мрачный доктор прошагал за нашими стульями, что-то шепнул Станислау Гроку, потом быстро повернулся и спешно покинул столовую.
Фриц хмуро поглядел на входную дверь вдали и, обернувшись ко мне, грозно сверкнул моноклем:
– Ну что, все понимающий господин футурист, расскажите нам, черт возьми, что происходит?
Пунцовый румянец вспыхнул на моих щеках. От стыда язык прилип к нёбу. Я опустил голову.
– Музыкальные стулья! – раздался чей-то крик.
Грок вскочил и, глядя на меня, повторил:
– Стулья, стулья!
Все засмеялись. Все задвигались, и мое смущение осталось незамеченным.
Когда же народ наконец перестал носиться в разные стороны, я вдруг увидел, что Станислав Грок, человек, полировавший Ленину лоб и причесывавший его козлиную бородку для вечной жизни, сидит напротив меня, а рядом со мной сидит Рой.
Грок широко улыбнулся, словно мы всю жизнь были друзьями.
– Куда это Док так рванул? Что происходит? – спросил я.
– Не обращай внимания. – Грок спокойно взглянул на дверь столовой. – Сегодня в одиннадцать утра я почувствовал толчок, будто студия кормой налетела на айсберг. С тех пор народ снует как угорелый, вычерпывая воду из тонущей лодки. Я счастлив, когда вижу столько людей в панике. Тогда я забываю свою унылую работу по превращению гадких утят Бронкса в бруклинских лебедей.