Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья - стр. 15

И он с ненавистью хлестал кнутом спины своих ни в чем не повинных коровенок, с ревом несшихся к воротам монастыря. А вокруг него уже и без того только и слышалось вокруг : «Красныя, красныя, красныя…».

Хлопали дверцы келий, гул от топота ног в коридорах больно бил по ушам всякого, кто оказывался там в этот миг. Монастырь готовился к осаде: здесь уже были наслышаны о том, что красные монахов и монашек не жалели, жгли монастыри и храмы. Правда, это было не везде и не всегда… Поэтому и взывали к Всевышнему. – Господи, пронеси эту беду!

Терентий в последний раз перед закрытием ворот кинул взгляд на место, где был его тайник: что-то вдруг в груди неприятно ёкнуло, предвещая большие перемены и не в лучшую сторону. Сильно засосало под ложечкой.

О-о, он-то хорошо знал, что это такое: это был страх, жуткий, нечеловеческий страх! И каждый раз, когда он приходил, ничего хорошего с ним не происходило. Вот и теперь: холодный пот струился по его спине, голова начала разрываться на части, а сердце больно покалывать. – И чо топерича будет? Чо с им будет? А с тайником? Эх, прошшевай мой тайник! Прошшевай луччая жисть!

3.

Начало сентября 1918 года, г. Верхотурье.

– Ты чо, Сысой, не дури! Не дело самому комиссару в разведку иттить! – убеждал молодого широкоплечего рыжего парня среднего роста в кожанке и таких же бриджах командир Красной Гвардии старый екатеринбургский рабочий в шапке с околышем. – Ишшо чо издеетси… Ну, чо я тоды скажу?

– А то и скажешь: мол, сам напросился! Я ить тока разок хлянуть на родимай дом! Ить, чай, шашнадцать ходков тута не бывал… – Сысой жалко улыбался, подергивая и покручивая свои рыжие усы, густо облепившие верхнюю губу. – Да ты, Кузьмич, не сумлевайси: вишь вон тот утес с монастырем-то? Ишшо на кумполе-то кресты золочены? Так вот оттель я и сиханул в воду… С той поры и не бывал дома-та!

– Сысой, ну ты и дурак… Нешто нормальнай мужик с такой высоты сигать в воду будеть? Будя мене тута Лазарем петь про енто дело…

Кузьмич и верил и не верил словам бесшабашного Сысоя. Он прикинул в уме бросающуюся разницу в его длине туловища и ног: ноги были короче, чем обычно. – Могет и вправду прыгнул? Ишь, ноги-то короче тулова…

То, что он может быть способным на самые отчаянные поступки, Кузьмич не раз убеждался, но с такой высоты?

– Слышь, Сысой, могеть не надоть? Ить на том берегу-то белыя и чехи: енти нашева брата никогда не пожалеють. Вона скоко постреляли! А ты – в разведку… Давай так: вот разведку вышлем, переправимси, а уж тоды валяй, навешшай батьку с маткой!

– Кузьмич, пойми, ня моху я! Я тута кажон кустик знаю лучче любова твово разведчика… – Сысой умоляюще смотрел на командира. – А имя помошш от мене будить! Ить оне тута ни хрена не знають, а я знаю! Ну, решай! А не пустишь, сам ночью уйду!