Кистень - стр. 40
Ромка растерялся. Ему нравилась эта девчонка, чем-то похожая на хрупкую фарфоровую статуэтку пастушки, и он не прочь был познакомиться с ней поближе. И вот — идеальная ситуация, не какая-то там банальная дискотека или бар, а практически романтика — кладбище на закате, таинственный камень и испуганная, почти лишившаяся чувств барышня… Он даже испытал некоторое сожаление, оттого что барышня, хоть и была бледна, но продолжала вяло трепыхаться. Множество мыслей вихрем пронеслось в кудлатой голове Кайсарова-младшего, и лишь после этого он догадался повнимательней вглядеться туда, куда указывала Мика. То, что он увидел, ему крайне не понравилось.
Нет, кричать он не стал, просто покрепче прижал к себе Мику, подхватил и почти бегом потащил её обратно к камню.
— Что с ней? — переполошилась Алька, увидев подругу на Ромкиных руках.
Михаил, укладывавший последние куски дерна на то место, где он зарыл собаку, выпрямился и тоже вопросительно уставился на них.
— Отпусти меня, — слабо, но вполне внятно потребовала Мика. — Я сама.
— Там, похоже, кто-то утонул, — осторожно ставя девушку в траву, сообщил Роман.
— В смысле — кто-то? — дернулась Алька. — Опять собака?
— Человек! Там, в канаве. Или у меня глюки… Но Мика тоже видела.
Та в подтверждение молча кивнула. Она, кажется, даже узнала это лицо, но пусть лучше Михаил сам посмотрит.
***
— Ну вот, дожили, наконец… — Савелий перекрестился на подновленные купола монастырской церкви. На дворе стояло непонятное время, называвшееся «перестройкой». Ну и ладно, пусть лучше перестраивают, чем ломают. Вот и обитель восстанавливают, окна стеклят. А он, хоть и в город перебрался, все равно за родную Геогиевку душой болеет. Надо вот в храм зайти, поставить свечи за упокой. И за отца, и за деда, и за прадеда с прабабкой, и за остальных пращуров. А после — на кладбище завернуть, проведать. Все они там, кроме не вернувшегося с войны деда. И от родного дома недалеко, и вместе. Вот только на прапрадедовой могиле крест упал, но это он в следующий раз поправит. А может, и памятник закажет или крепкий чугунный крест с именем — чтобы помнили Никиту Ивановича Стрельцова, лучшего в деревне охотника и крепкого мужика, который самого Гришку Кистеня не побоялся.
Савелий гордился тем, что он знает историю своего рода — не то, что нынешняя голь перекатная, на стариков плюющая со своей убогой колокольни. Он и бабку не забывает, помогает то крышу починить, то картошку выкопать. И матери с ним живется, не тужится. Сына бы ещё в люди вывести, вот и продолжится род, продлится на земле.