Кировская весна 1936-1937 - стр. 44
– Пабло перерезал телефонные провода, перед тем как начать осаду казарм. Их еще не починили.
– А, – сказал он. – Вот почему до нас ничего не доходит. Сам-то я узнал все новости сегодня утром от дорожного мастера. А скажи, Пилар, почему решили сделать именно так?
– Чтобы сберечь пули, – сказала она. – И чтобы каждый нес свою долю ответственности.
– Пусть тогда начинают. Пусть начинают.
Пилар взглянула на него и увидела, что он плачет.
– Ты чего плачешь, Хоакин? – спросила она. – Тут плакать нечего.
– Не могу удержаться, Пилар, – сказал он. – Мне еще не приходилось убивать людей.
Большинство людей, что стояли на площади двумя шеренгами, были в этот день в своей обычной одежде, в той, в которой работали в поле, потому что они торопились скорее попасть в город. Но некоторые, не зная, как следует одеваться для такого случая, нарядились по-праздничному, и теперь им было стыдно перед другими, особенно перед теми, кто брал приступом казармы. Но снимать свои новые куртки они не хотели, опасаясь, как бы не потерять их или как бы их не украли. И теперь, стоя на солнцепеке, обливались потом и ждали, когда это начнется.
Вскоре подул ветер и поднял над площадью облако пыли, потому что земля уже успела подсохнуть под ногами у людей, которые ходили, стояли, топтались на месте, а какой-то человек в темно-синей праздничной куртке крикнул: «Воды! Воды». Тогда пришел сторож, который каждое утро поливал площадь, размотал шланг и стал поливать, прибивая водой пыль, сначала по краям площади, а потом все ближе и ближе к середине. Обе шеренги расступились, чтобы дать ему прибить пыль и в центре площади; шланг описывал широкую дугу, вода блестела на солнце, а люди стояли, опершись кто на цеп или дубинку, кто на белые деревянные вилы, и смотрели на нее. Когда вся площадь была полита и пыль улеглась, шеренги опять сомкнулись, и какой-то крестьянин крикнул: «Когда же наконец нам дадут первого фашиста? Когда же хоть один вылезет из исповедальни?»
– Сейчас, – крикнул Пабло, показавшись в дверях Ратуши. – Сейчас выйдут.
Голос у него был хриплый, потому что ему приходилось кричать, и во время осады казарм он наглотался дыма.
– Из-за чего задержка? – спросил кто-то.
– Никак не могут покаяться в своих грехах! – крикнул Пабло.
– Ну ясно, ведь их там двадцать человек, – сказал кто-то еще.
– Больше, – сказал другой.
– У двадцати человек грехов наберется порядочно.
– Так-то оно так, только, я думаю, это уловка, чтобы оттянуть время. В такой крайности хорошо, если хоть самые страшные грехи вспомнишь.
– Тогда запасись терпением. Их там больше двадцати человек, и даже если они будут каяться только в самых страшных грехах, и то сколько на это времени уйдет.