КИФ-5 «Благотворительный». Том 3 «Для взрослых» - стр. 28
Лес был виден только из моего окна. Остальная часть дома выходила на другую сторону, к дороге. Лес виден был и из окна Лорелеи, но её дома мне не было видно, хотя он стоял рядом.
«В этом лесу может быть всё что угодно, – мечтательно говорила она, прижав ладони к моему плечу, когда мы сидели у реки напротив бездвижной глади. – Дикие животные, например, которых мы никогда не видали».
«А люди? – спрашивал я. – Люди!»
И каждый раз мне было волнительно слышать её ответ. Каждый раз один и тот же.
«Люди живут за лесом, далеко за лесом», – тихо отвечала она.
Мы вместе выросли с Лорелеей, ходили в одну и ту же школу, единственную в нашем поселении. Точнее, в эту школу мы вместе не ходили – вставая поутру, шли вместо занятий на поля и работали плечом к плечу с самого детства, не разгибая спин, с нашими семьями и другими односельчанами; а по вечерам, когда уходили к реке мыться, оставались там допоздна и смотрели на лес, встречая закат, запустив ноги в прохладную воду, сидя на широких корнях могучего дуба.
Лорелея понимала меня лучше других, лучше моих братьев и сестёр, лучше отца и матери. Особенно матери. Лорелея знала точно, что я чувствую, когда смотрю на этот лес. Не знаю, верила ли она действительно, как и я, что за этим лесом есть нечто, что лучше жизни в нашей деревне; что лучше голода зимой, когда кончаются запасы; что лучше промозглого холода, когда к весне нечем становится топить печь; что лучше болезней и ураганов, часто обрушивающихся на нашу деревню, – но Лорелея поддерживала меня в этих мечтаниях. Лорелея поддерживала мою веру. И не только она.
Мой родной дед в детстве рассказывал о том, как ходил за лес и как нашёл там невиданный город. Долгое время эти рассказы были всем, чем я жил; я готов был слушать их снова и снова: слова о другом городе, о других людях, о жизни, которая есть где-то вне пределов нашей деревни… Но я знал деда мало, он умер рано, быстро состарился, и в детстве мне не хватало сообразительности спросить, почему он не остался там, раз город был так прекрасен.
Почему не отвёл туда нас всех?
Моя мать позже, когда я пытался её расспросить, говорила, что это были шутки старого бездельника и лоботряса, а вскоре, когда я стал старше, я и сам перестал спрашивать. Я почему-то начал чувствовать вину и стыд за эти мысли. С возрастом меня научили верить в физический труд, в потери и лишения, в силу духа, которую не сокрушает смерть близких, и моя надежда на этот лес стала моей тайной. Я хранил её под сердцем, как и любовь к Лорелее, единственной светлой части моей жизни, кроме этого яркого алого солнца.