Киевский котёл - стр. 27

Шварцев перевел дух, зашевелился, крякнул, и я тут же увидел его лицо. Подсвеченное огоньком зажигалки, оно казалось бледным и неприятно изменчивым, как текучая вода, и таким же бесцветным. Неровные, слипшиеся от влаги пряди закрывали его лоб. Нижняя часть лица обросла клочковатой, некрасивой бородой. Глаза болезненно слезились. И это командир РККА… Впрочем, наверное, сейчас и я выглядел не лучше. Но я-то был ранен, а Шварцев по виду совсем здоров. Значит, будучи здоровым, не выстоял, отступал, бежал, прятался, спасал жизнь. Рассказ его оказался слишком длинен и полон таких подробностей, которые невозможно почерпнуть из сторонних источников. Рассказчик видел все собственными глазами – в этом не оставалось сомнений, но все-таки он и лгал. К концу рассказа я окончательно запутался в его приключениях. И все же я был уверен: рассказчик несколько раз проболтался, высказал свое истинное отношение к происходящему, называя советских бойцов «трусливым, неповоротливым быдлом», а командиров «предателями».

Вскочить.

Пистолет.

Скорый суд.

К стенке!

Да где та стена? И как вскочить, если ноги не слушаются. Если вместо ног одна пронзающая до макушки боль? Я беспомощен и слаб. Болен настолько, что не в силах пошевелиться, не застонав при этом.

– Не доверяешь? Осуждаешь? – спросила темнота.

– Да куда мне… Осуждать. Я и сам едва не оказался в плену.

– Да. Мы с рыжей кобылицей тебя отбили. Как-то она неравнодушна к тебе. Родственники?

– Да так… Мы с Оржицы. Земляки.

– Родственники.

Шварцев время от времени затягивался. Огонек папироски разгорался и дрожал. Являясь единственным световым пятном во мраке моего подземелья, он виделся мне аленьким цветочком, милым напоминанием о читанной матерью сказке. Аромат табака казался мне незнакомым и чужим, но на удивление приятным. Сам-то я никогда не курил, но запах табачного дыма нравился мне. Еще школьником я научился отличать аромат дыма «Герцеговины флор», которые курил мой отец, от аромата самосада. Но капитан Шварцев курил что-то другое. Сигареты. С неведомым мне бабским ароматом.

– Трофейные, – проговорил он, и я скорее почуял, чем почувствовал или увидел рядом со своим лицом его руку.

Рука сильно пахла сырой землей, чуть-чуть порохом и ружейной смазкой и совсем немного этим самым неведомым мне табаком.

– Не курю, но, может быть…

– Попробуй.

Закурив еще одну сигарету, он вставил ее между моих губ. Рот мой наполнился сладковатым дымом, и я, выпустив его через ноздри, затянулся снова.

– Мы посоветовались и решили, что ты прикроешь наш отход. Горючего у нас нет. Но танк есть. Пушка исправна. Боекомплект – на полтора десятка выстрелов, а полтора десятка выстрелов – это уже настоящий бой. Кроме тебя здесь больше нет ни одного человека, умеющего управляться с танком. Дружище, ты дашь бой врагу!