Киберро. Город проклятой мечты - стр. 4

Он сунул голову под крыло и замер.

– Ты что, плачешь? – с тревогой спросил Чаки.

– Птицы не умеют плакать, мальчик, – услышал он за ухом.

Чаки вытащил цветок из-за уха.

– Это ты сказал?

– Я, – ответил василёк.

– Ты умеешь разговаривать?

– Ты же меня слышишь.

– Это невероятно! – прошептал Чаки. – Птицы не умеют плакать, цветы умеют разговаривать!

– В мире много удивительного, мальчик, – сказал цветок, – гораздо, гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

Послышалась тихая, печальная музыка. Чаки повернулся к Кляку и увидел, что тот, вытащив из сумки маленькую арфу, медленно перебирает струны коготками. Глаза его были закрыты, птица предавалась ощущениям.

– Какая грустная музыка, – мальчик почувствовал, как его глаза наполняются слезами.

– Плачь, мальчик, – сказал василёк. – Некоторые вещи прекрасны лишь потому, что способны вызывать слёзы даже у самых очерствевших сердец.

Вокруг играющего Кляка закружились бабочки. Жёлтые, голубые, красные, прозрачные, как слеза, они бесшумно порхали под звуки печальной музыки как крошечные фонарики.

– Откуда они здесь? – спросил мальчик.

– Их манит прекрасное, – ответил цветок.

– Всегда?

– Всегда.

Время словно остановилось. Чаки, не дыша, смотрел на танец маленьких созданий, Мила и Карл спали, Кляк играл, костерок погас, и даже само небо словно замерло, наблюдая за ними. Наконец, арфа замолчала и всё стало прежним: послышалось ровное дыхание спящих, задул ветер, бабочки улетели, а по небу вновь поплыли облака.

– Спрячь меня обратно за ухо, – попросил василёк.

Чаки посмотрел на цветок и увидел, что рядом с ним сидит маленькая красная бабочка. Она расправила крылышки, улыбнулась мальчику, прикоснулась усиками к цветку и улетела.

– Что она здесь делала? – спросил Чаки.

– Мы с ней попрощались, – ответил василёк. – А теперь убери меня обратно.

Чаки двумя пальцами взял цветок за жилистый стебелёк и убрал за ухо.

– Спасибо, – услышал он тихий шёпот.

Кляк открыл усталые чёрные глаза, спрятал арфу, спрыгнул с банки и, ковыляя, подошёл к Чаки.

– Ты их видел? – спросил он мальчика.

– Да.

– Они иногда прилетают, когда я играю, – с грустью сказал Кляк, – но в последнее время всё реже и реже. Может, я играю не то, а может, я просто меняюсь.

– Стареешь?

– Нет, не в этом дело, – ответил Кляк и сел на кучу золы. – Я истлеваю, Чаки, истлеваю изнутри. Когда-то, когда я был моложе, чем ты сейчас, у меня была мечта.

– Попасть в город?

– Да, – кивнул Кляк. – И я стремился туда, а он опалял мне крылья. Много раз я возвращался сюда пешком, ждал, когда перья снова отрастут, и летел снова. А теперь, лишь почувствовав жар, я лечу обратно. Я вижу свою мечту, но больше не готов рисковать ради неё. Я не могу прикоснуться к ней, но раньше я хотя бы пытался это сделать. Мне иногда кажется, что для меня достаточно лишь смотреть на город и не больше.