Казнь Шерлока Холмса - стр. 41
Мой друг боролся за свою жизнь, медленно поднимаясь по тюремной стене. Двумястами футами ниже, по ту сторону ограды, жались друг к другу крыши лавок, где торговали географическими картами и корабельными снастями. В месте крепления бака стена была повреждена. Удачно ухватившись за нее, Холмс дотянулся до перекладины. Моля всех богов, чтобы металл не оказался насквозь проеденным ржавчиной, детектив оттолкнулся ступнями и, взявшись покрепче, повис на руках, будто под куполом колокольни.
Ноги беглеца остались без опоры. Но благодаря акробатической гибкости и длине конечностей он справился с трудным положением. Холмс раскачивался до тех пор, пока снова не уперся подошвами в стену. Затем, держась за перекладину одной рукой, вытянул другую вверх и в сторону. Поставив ногу на металлическую планку, Холмс сделал рывок и упал лицом на крышку бака. Значительную часть пути мой друг преодолел, однако впереди его ждало жестокое испытание.
От ближайшей крыши, с которой можно было спуститься на улицу, а значит, обрести свободу, сыщика отделяло немалое расстояние. Но он не сомневался в своих силах (качество, весьма раздражавшее многих врагов великого детектива). Холмс твердо знал, что сумеет повторить трудный и опасный опыт своего учителя.
Теперь нужно было встать, потянуться вбок и зацепиться за деревянную балку с колючей проволокой. Рубашка или любая другая тряпка, намотанная на руку для защиты от стальных шипов, помешала бы беглецу крепко хвататься за брус. «Колючки ранят, – сказал Генри Уильямс, – но не убивают. Разве только сам дашь себя убить. Надо крепко-накрепко затвердить, что ты должен проползти сотню футов. А это не так уж и много. Держишься что есть мочи и считаешь. Прошел десять – осталось девяносто, прошел сорок – осталось шестьдесят. Одолел тридцать, значит скоро будет полста, не вздумай сдаваться. А когда хоть на фут перевалил за пятьдесят, впереди у тебя уже меньше, чем позади. Если столько терпел, то теперь уж никак нельзя упасть, верно? Глупо проигрывать, когда ты, почитай, в дамки вышел! Это ведь всякому ясно».
На секунду Холмс задержался на крышке бака и улыбнулся мудрости старика. Во второй раз за утро мой друг сказал себе: «Фортуна любит храбрых». Между прочим, рассказывая мне о своих приключениях, он ни словом не обмолвился о последствиях возможной неудачи. А я уверен, что Холмс думал об этом. Генри Милвертон наверняка добрался бы и до моей персоны, и до той молодой особы, чей серебряный револьвер избавил мир от старшего брата этого мерзавца.
Каждый рывок на шесть дюймов приближал Холмса к цели, и с каждым движением кровь обильнее сочилась из ран. Колючая проволока раздирала руки, которые приняли на себя всю тяжесть тела. Да, боль сильна, но не вечно же придется ее выносить. Возможно, через несколько минут все будет позади. Отбросив прочь ненужные мысли и переживания, Холмс абстрагировался от происходящего, будто это не он, а кто-то другой далеко отсюда терпит физические страдания. Он сосредоточился на перехватах пальцев, безошибочно подсчитывая число пройденных футов. Перед его внутренним взором таяла цифра, обозначающая оставшееся расстояние. Перевалив через середину, он снова услышал голос старика Уильямса: «Если столько терпел, то теперь уж никак нельзя упасть, верно? Это ведь всякому ясно». Переставляя руки, Холмс думал только о крыше, до которой должен был добраться. Стараясь не замечать боли, он продолжал мысленно передвигать риску по стофутовой линейке.