Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - стр. 2
Так как мир пришел в движение и общество стало более нестабильным, вопрос о высшей власти стал гораздо более важным, чем во времена Плантагенетов. В эпоху Генриха VIII политики произвели коренную ломку церковного истеблишмента; теперь из политических соображений назревала другая революция. Тюдоры и раньше вмешивались с целью ускорить передачу власти и престижа среди слоев общества; это тоже, очевидно, можно было снова делать. Начиналась новая и опасная игра. Каковы были ее правила и границы? Какова была ее философская основа?
Эти вопросы впервые возникли во время Английской гражданской войны и все еще терзают западную цивилизацию, в то время как границы того, что может делать правительство – во благо или во зло, – продолжают расширяться.
Многие считают, что великий противник Карла Оливер Кромвель двигался к решению этих проблем. Но трудно приписывать Кромвелю сколько-нибудь позитивный вклад в развитие конституции.
Его взгляд на место религии в политике, например, был значительно примитивнее, опаснее и более случайным, чем взгляды короля. По-видимому, едва ли Кромвель сознавал, что победа в гражданской войне произошла во многом благодаря его собственному талантливому ведению мирских дел – формированию армии и особенно при командовании кавалерией. Была ли это скромность – или наоборот, – которая заставляла Кромвеля приписывать свои победы руке Господней? Он истолковывал девиз своей Армии нового образца «С нами Бог» не как молитву о божественной помощи, а как утверждение, что Бог фактически руководил всеми маневрами. Когда обеспокоенный родственник Кромвеля Хэммонд, который охранял находившегося в заключении короля, спросил, не следует ли передать пленника на отмщение армии, Кромвель ответил доводом, от которого волосы вставали дыбом, что поражение роялистов было верным признаком того, что Бог покинул короля. Он называл короля – «этот человек, против которого свидетельствовал Господь». Очевидно, Кромвель верил в средневековый (или досредневековый) принцип «испытания битвой» как в проверку на правду и справедливость; эта идея оказалась гораздо более опасной в современном мире, чем была в феодальном обществе. По сравнению с почти голословным утверждением, что в силе правда, версия короля о «божественном праве» кажется просто устаревшим способом отстаивать этическую и юридическую основу политических действий.
И не Кромвель, а Джон Лилберн, возглавлявший «левеллеров», освоил путь к новой конституционной основе. Его программа стояла за новый парламент, избранный с помощью гораздо более широкого избирательного права, за свободу вероисповедания, отмену торговых привилегий и судебную реформу. Лилберн яростно выступал против намерения Кромвеля и его соратников-индепендентов предать короля суду. Фактически, как повествует г-жа Веджвуд, фракция Кромвеля была полна решимости казнить короля главным образом потому, что этот символический революционный акт удовлетворил бы то недовольство, которое в противном случае могло быть обращено против более фундаментальных и более далеко идущих конституционных изменений, которых добивались «уравнители» Лилберна.