Казанский альманах. Гранат - стр. 36
– И ещё клянусь, если у нас с тобой будет сын, я сделаю его наследником.
Сююмбика на мгновение замерла, в глазах мелькнула неуверенность:
– Казанцы могут не смириться с этим, ведь у тебя есть наследник – солтан Булюк.
– Но Булюк не увидит Казани. Если он когда-нибудь вернётся в столицу, рядом с ним окажется его мать – Фатима. Сююмбика, долго ли тогда проживёшь на свете ты и твой сын?
Глаза ханум затуманились, она зажмурилась, сдерживая непрошеные слёзы:
– Ты прав, Сафа, теперь я должна думать о нашем ребёнке. Но дай Аллах долгих лет жизни тебе, дорогой!
В конце месяца раби-сани 953 года хиджры[10] вольное ногайское войско было готово выступить в поход. С берегов Итиля прибыла весть о воцарении на казанском троне хана Шах-Али. Весть эта поторопила Сафа-Гирея, и уже на следующий день хан-изгнанник возглавил ногайскую конницу. Его не страшил Шах-Али, судя по словам гонца, ставленник Москвы опять не пришёлся ко двору. Стоило касимовцу появиться под стенами Казани, как начались раздоры между московитами и казанцами. Новый хан привёл к столице три тысячи касимовских казаков и тысячу стрельцов, а казанцы отказывались впустить воинов в пределы столицы. Шах-Али пребывал в опасениях и не хотел лишаться крепкой поддержки. Он несколько дней жил в шатре под стенами города, вёл бесконечные переговоры с казанскими карачи. Вельможи ханского дивана потрясали договором, кричали о его нарушении, согласно бумаге воинская сила извне не должна была переступать врат Казани. Наконец Шах-Али смирился и въехал в столицу лишь с сотней личной охраны. Не впустили в город и русского посла с воеводами, указали им поселиться в предместьи. Шах-Али исполнил и эти требования дивана, но казанцы не унимались, выдвигали всё новые и новые условия. В подобном положении Шах-Али очень скоро почувствовал себя пленником, а не господином.
Полученные сведения порадовали Сафа-Гирея, Шах-Али оказался не таким уж желанным правителем для Казанской земли, и Гирей мог с лёгким сердцем выступать в поход, надеясь на успех. Беклярибек Юсуф благословил зятя на победу, сказал ему напутственное слово, а потише, только для его ушей, добавил:
– Помни о нашем разговоре, хан.
Сафа-Гирей склонил голову, как будто соглашаясь, но ничего не ответил. Беклярибек тяжело вздохнул, упрям крымец, может, и будет помнить о его предупреждениях, да недолго.
Ещё накануне беклярибек Юсуф пригласил к себе Гирея и говорил с ним о политике:
– Смири свою гордыню, хан, помирись с Москвой. Слишком сильна она стала, чтобы ссориться с ней. А нами, потомками Великой Орды, утеряна сила, которая держала в крепком кулаке улусы и завоёванные земли. Москва уже не помнит, как ездила кланяться в Сарай, как платила дань. Ныне мы сами друг другу враги, грызёмся, делим власть в собственных юртах, забыли о братстве тех, кто привержен истинной вере, кто помнит заповеди Чингисхана. А Русь сильна. О, как выросла она с той поры, как ваш дед, могущественный Менгли-Гирей, побил татар Большой Орды! Ты думаешь, мне, старику, хочется ломать перед ними спину, э-хе-хе! Не за себя я боюсь, а за свой юрт. С таким врагом пусть лучше худой мир, чем хорошая ссора.