Казанский альманах 2016. Агат - стр. 34
– Я тоже надеюсь, госпожа, что мы будем видеться чаще. И наши встречи послужат во славу общего дела.
А про себя подумал, не отводя от Нурсолтан внимательных глаз: «И может быть, тогда чёрные тени прошлого отступят прочь! Открывши чернильницу милостей, в неё следует налить чернила доброжелательства. Прекрасная солтанша не может не понимать этого».
И Нурсолтан продолжала улыбаться беку:
– Я готова встретиться с вами в любое время, уважаемый Шептяк-бек. Мне хотелось бы больше узнать о наших врагах и друзьях. Коли волею судьбы я вовлечена в вашу борьбу, то желаю знать о ней всё.
– Пусть всё так и будет, прекрасная госпожа. – Царедворец склонился в новом поклоне. – Пусть наши враги окажутся в бездне, а мы наверху достойного положения.
– Так и будет, – тихо ответствовала Нурсолтан.
Оборотившись к задумавшемуся хану, она тронула его за рукав бархатного чапана[12]:
– Мой господин, прошу разрешения удалиться. Я обещала моему супругу посетить с ним строящееся медресе. Это дело вы поручили солтану, и он очень ответственно относится к нему.
– Да, медресе, выстроенное на деньги солтана и при его горячем участии, поможет склонить на его сторону духовенство, я очень надеюсь на это.
Хан заложил руки за спину и шагнул к стрельчатому проёму окна, украшенному богатой каменной резьбой. Из этого окна хорошо проглядывалась главная мечеть города, рядом с которой пристраивалось медресе.
– Ты можешь идти, Нурсолтан. Моему сыну не помешает заняться делом, чтобы грустные мысли о болезни матери оставили его.
Боль, явственно прозвучавшая в последних словах хана, остановила молодую женщину у дверей приёмной. Она в нерешительности замялась, вновь почувствовав себя виноватой. Несмотря ни на что, Нурсолтан считала себя невольной виновницей болезни ханум, болезни, которая причинила боль не только Халилю, но и самому хану.
– Мой господин, – решившись, робко промолвила она.
Хан Махмуд оборотился к молодой женщине, нахмурился:
– Ты ещё не ушла?
– Повелитель, – набрав для смелости больше воздуха в лёгкие, Нурсолтан выпалила одним духом. – Несчастье, которое случилось с Сэрби-ханум, в нём виновата я. Как же мне дальше нести бремя вины?
– Я просил тебя, Нурсолтан, выкинуть из головы всё, что не касается благополучия моего сына. Я просил не вести счёт болячкам и упрекать себя за чужие ошибки!
Голос старого хана зазвенел и даже Шептяк-бек, ставший свидетелем этого разговора, отступил в тень задрапированного шёлковым балдахином низкого саке. Нурсолтан склонила голову, но от хана не укрылось, что этим своим жестом она не выражала покорность, а лишь пыталась скрыть от властителя своё несогласие с его словами. Хан Махмуд шагнул к невестке, резким движением руки заставил её вскинуть голову, прищурившись, вгляделся в потемневшую синь женских глаз: