Казаки в Абиссинии - стр. 14
Лицо Мустафы при сообщении всех этих подробностей выражает величайшее наслаждение.
– Я не простой гид, – самодовольно говорит он. – Я знаком немного с историей, я могу всё пояснить исторически.
С хоров мы спускаемся вниз. На паперти происходит скучная пригонка туфель на большие казачьи сапоги, и, шлепая ими, мы входим в старинный храм. Вот красные колонны, окованные железными обручами, по преданию, перевезенные из Соломонова храма, вот неподалеку от входа, на высоте трех сажен, след от руки и зарубка мечом: следы того же Магомета II. Он въехал верхом во храм, поднялся по крутой горе убитых и раненых на эту высоту и, омочивши левую руку свою в крови неверных, приложил ее к колонне, а потом правою мечом засек ее.
Страшные, кровавые страницы истории древней Византии встают предо мною, когда я гляжу на этот белый след ладони на темно-красном камне колонны.
…Всё утро молились греки у престола Святой Софии. Несколько раз выходил патриарх со святыми дарами благословить народ. То и дело прибегали гонцы с городских стен, повествуя о победе турок. И вот они ворвались в столицу. Ни цепи Босфора, ни стены укреплений их не остановили. Широким потоком, неся за собою смерть, разлились они по тесным улицам Византии и наконец ворвались в храм. Ни мольбы о пощаде, ни покорность судьбе, ни борьба на жизнь и смерть не могли спасти от турецкого ятагана. Женщины и дети пали первыми на каменные плиты святого храма. По ним пробирались храбрые защитники, но они гибли от ударов ножей и копий. Груда тел росла у входа. Не все тут были мертвые. Часть еще дышала. С перебитыми членами, изуродованные, копошились они в общей куче трупов…Иные с мольбою просили о пощаде, другие запекшимися устами своими посылали врагам проклятия. И вдруг раздались звуки труб, загремели литавры. На чудном белом коне, с золотым набором, под расшитым богатым вальтрапом, сопровождаемый отборным своим войском, въехал Мехмет-Али, повелитель правоверных. Гора тел поднималась перед ним – тем лучше! И благородный конь бережно ступает копытами своими по телам византийцев. Трещат черепа женщин и детей под его твердыми копытами, стонут и скрежещут раненые, но звуки литавр и труб заглушают их. И гордо озирается с полуживого пьедестала своего повелитель правоверных!
Это ли не торжество победителя!
Со стесненным сердцем покидал я мечеть Айя-София. Всюду грязь. Тусклая позолота мозаики, местами выбитой не то генуэзцами во время их пиратских набегов, не то просвещенными путешественниками, любителями коллекционировать древние вещи, пыльные стены, грязные щиты со священными изречениями Корана, – всё это так жалко для столь громадного храма.