Кавказская слава России. Шашка и штык - стр. 28
– Не всполошились бы они до вечера, – пробурчал обеспокоенный Земцов.
– А ты позаботься. Батальоны выдвинешь уже в темноте, а пока направь к опушке охотников. Пусть присмотрятся да чужую разведку подстерегут. Впрочем, особенных неприятностей я не жду. Французы были бы настороже, а эти, видишь, до сих пор ни одного пикета не выслали. Тебе же, Николай Сергеевич, другое дело. – Граф повернулся к Ланскому. – Местные утверждают, что выше Борисова есть несколько бродов. Нам туда подниматься уже времени нет, но не послал ли туда Домбровский сильный отряд? Если они вернутся уже по нашему берегу, то могут и ударить в самый неприятный момент. Сегодня еще посмотри, есть ли там дороги или тропинки, а завтра прикрой егерей с севера. Дальше жди нужной минуты: только неприятель побежит из редутов, лети на его плечах на тот берег, чтобы они мост зажечь не успели…
По узкой тропинке александрийцы ехали гуськом, молча, настороженно вслушиваясь в лесные звуки и шорохи. Когда решили, что отъехали от моста уже достаточно, свернули напрямик к берегу. Лошади осторожно, небыстро ступали по мягкой, набухшей от сырости почве, проваливаясь кое-где выше бабок.
– Болота здесь, ваше сиятельство. – Чернявский подъехал к Мадатову ближе и говорил вполголоса. – Вы таких, должно быть, еще не видели.
– Под Петербургом случалось.
– Да, там, я слышал, тоже места не сухие. Но здесь – дивизию затянет, и концов даже не сыщешь. Ни штыка, ни сабельки, ни хвоста конского не найдешь.
Валериан с интересом и невольным отвращением посмотрел, куда показывал плетью Фома. Далеко-далеко на север тянулись заросли мелких, белесоватых сосенок, тощих березок; треть из них высохшие, остальные чахли и готовились умереть рядом с соседками. Кочковатую землю покрывали трава и мох, когда-то зеленые, а теперь побуревшие после октябрьских утренников. Пахло прелью, отравой, предательством, гибелью. Страшно было подумать, что кто-либо может решиться ступить на зыбкую эту поверхность.
– Здесь еще ништо, держит. Коню, конечно, никак, а человек прошагает. А дальше, должно быть, трясина. Ковер травяной вершка два с половиной, и вода – темная, холодная, а под ней топь. – Унтер-офицер Тарашкевич держался с другого бока батальонного командира и решился заговорить сам, видя, с каким любопытством слушает полковник пояснения Фомы Ивановича.
– Ты здешний? – спросил Мадатов, оглянув светлого Тарашкевича, у которого даже брови были белесы.
– Чуть подалее, у Мстиславля. Там тоже болота знатные.
Едущий первым гусар поднял руку, все замолчали и остановили коней.