Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга I, том 1-2 - стр. 12
Розье носил мундир с признаками едва заметными, какой он части, кожаный картуз, бурку и ногайку. Лошадь ему служила по очереди от казаков; так он выступал и в поход, какой бы продолжительный не был; дома же ему оставлять было нечего. При беспечной и цинической жизни, это был офицер способный и распорядительный и отчаянной храбрости. Он в походе всегда с казаками впереди и первый в огне; везде успевал – и в боковых цепях, и в арриергарде; на месте же расставлял пикеты, учреждал разъезды и вразумлял казаков кратко и ясно. Ночью несколько раз вставал и осматривал цепь, а потому спал урывками и никогда не имел своей палатки, но приходил к кому-либо из офицеров невидимкою и, завернувшись в бурку, ложился на сырую землю и спал.
Розье многих удивлял такими нечаянными ночными посещениями, но преимущественно выбирал хозяина, у котораго мог найдти пунш, весьма им любимый. Казаки называли его: «Розьев птица», а прочие же, имея нужду подозвать его к себе, не называли его никогда Розье, – да и бесполезно было бы, потому что, находясь всегда в какой-то пассии, он никак бы не услышал, – а кричали «пунш!» Тогда он оглядывался, поднимал голову и галопировал пополам с иноходью на своей лошадке. Розье действительно служил отлично, на виду всех, нескончаемые годы, в одном и том же чине, и на особенныя награды не рассчитывал.
Оканчиваем эти рассказы, думая, что успели дать понятие о состоянии линии во время командования Глазенапа[7].
Несчастное происшествие на Беломечетском посту, где кабардинцами были вырезаны казаки, и другие приключения на линии вынудили князя Цицианова послать в Большую Кабарду отряд войск, под начальством Глазенапа, для наказания кабардинцев и восстановления между ими, по прежнему, родовых судов.
Григорий Иванович сам считал это необходимым. По его мнению[8], все случившияся на линии происшествия от нападения хищников показывали необходимость жестоко наказать их и вселить в них страх, потому что на азиятцев человеколюбие и амнистия не производят ничего добраго: они принимают это за знак слабости и трусость.
3-го мая 1804 года из Прохладной войска переступили границу, переправясь чрез реку Малку.
Отряд составляли 16 эскадронов драгунов, по 4 эскадрона от полков Нижегородскаго, Борисоглебскаго, Таганрогскаго и Владимирскаго, 8 баталионов пехоты и до 1000 линейных казаков, с 24-мя орудиями пешей артиллерии. Отряд сильный и из прекрасных свежих войск. Время было самое приятное. Кабардинцы, при самом вступлении в их пределы, приняли наши войска не как мирные, но как неприятели. От Малки до реки Баксана не было аулов, и жители не появлялись. На Баксане наши расположились лагерем, и 9-го мая, в день св. угодника Божия Николая, помолились в полковой церкви. После обедни офицеров зазвал на завтрак войсковой старшина Моздокскаго казачьяго полка Золотарев; ели бурсаки, балыки и запивали чихирем. Золотарев, маститый старец, с длинною белою бородою, известный своею храбростию, показывал посетителям свое оружие, с бою от азиятцев добытое: ружья и пистолеты с золотою насечкою, красивым рисунком расположенною, пику персидскую из натуральнаго камыша с копьем и оправою под золотом. Солдаты обедали, а лошади смиренно паслись на прекрасной траве между казачьих передовых пикетов и лагерем. Равнина, ничем не пересекаемая, кроме нескольких курганов, видневшихся издалека, расстилалась впереди отряда. Деревня, оставленная убежавшими жителями, состоявшая из каменных и плетеных домов, была версты полторы от лагеря. До гор все было открыто и ровно на двадцать пять верст. Вдруг из табунов и казачьих пикетов принеслись во весь опор вестники, что от гор показалась туча пыли, но нельзя распознать, неприятели то или что другое. Поднялась тревога, лошадей гнали в лагерь. Пехота, суетясь, становилась в ружье; приказания начальников громко раздавались, артиллерию уже запрягали. Казаки, имея лошадей под седлами, стреноженных, были на конях, готовы. Драгуны же ловили лошадей с большею неудачею: оне прорывались чрез арканы и бегали по полю к стороне неприятеля, который, постепенно приближаясь, обозначался в толпе конных всадников в числе 1500 человек