Катись, бывший! - стр. 40
Пока бирюзовая гладь радужек не потемнеет от жажды.
Хочу, хочу! Сильно!
— Чего встал?! — неудовлетворенно рычу на вздрогнувшего Лазарева и обмахиваюсь полотенцем. — Мойся Кирюшкиным шампунем, который без слезок!
Он выгибает бровь, а я цыкаю и разворачиваюсь обратно к чайнику. Меня колотит от страсти, которую некуда деть.
Вспоминаю, куда засунула розовенькую игрушку для взрослых. Кто-то из бывших подружек подогнал в шутку на день рождения пару лет назад, и вот пришло ее время. Пора расчехлять агрегат, чтобы утихомирить гормоны.
Интересно, а батарейки есть в запасе? И почему меня так колбасит? Лазарев подсыпал возбудитель в вино?
— Вишневый возьму! — слышу голос вдалеке, затем раздается щелчок замка.
Выдыхаю, прижимаю ладонь к животу, трясу головой. Тянусь к чайнику и завариваю чайные листья. Их аромат немного приводит в чувство, и я почти сразу ощущаю стыд за собственное состояние.
У меня, блядь, сын спит через стенку. А я думаю о всяких пошлостях.
«Недотраханная пьяная идиотка. Лучше бы Кирилла проверила», — сурово бурчит в голове совесть.
Оставляю чай доходить до нужной кондиции и плетусь в спальню сына. Почти не сомневаюсь, что Лазарев все сделал правильно. В прошлый раз он уложил Кирилла легко и непринужденно, как будто четыре года его жизни так делал.
В комнате темно, горка из одеяла неподвижна. Выдыхаю, прикрываю аккуратно дверь и поворачиваюсь.
— Блядь!
— Не кричи, — Лазарев прикладывает палец к губам. — Я полотенце не нашел.
— Синее. — шикаю на него, а сама отодвигаюсь.
Чем ближе к нему, тем опаснее.
— Оно там одно. Моими микробами вытираться будешь?
Идиотская недошутка немного сглаживает острые углы и разряжает атмосферу. Меня постепенно отпускает состояние гипнотического возбуждения. Остается выпить чай, чтобы окончательно прийти в норму.
— Под зеркалом в навесной тумбе отодвинь дверцу справа. Найдешь стопку свежих полотенец, — отвечаю, наконец, и шагаю обратно на кухню.
— Блин, Ань, я не найду, — несчастно вздыхает Лазарев.
— Что не найдешь? В двух дверях заплутаешь?
— Мне полотенца всегда горничная кладет.
— И?
Скрещиваю руки на груди и смотрю выжидающе, а Лазарев пожимает широкими плечами.
— Я неприспособленный, ясно? Вот это все домашнее… — обводит рукой коридор, — не мое.
— Готовить же научился?
— Суровая необходимость. Прошлый повар… Ушла.
Закатываю глаза и громко фыркаю. Раздражение гасит остатки мечущегося в венах жара.
— Ну да, ну да, — цокаю языком. — Любимая овца уцокала к другому в стойло и бросила тебя на произвол суровой реальности, где нужно гладить рубашки, искать носкам пару и готовить себе пропитание.