Кастинг-шмастинг - стр. 8
На вопрос, как зовут, рыжеволосая сказала: «Саша». Он подумал, что это мальчишечье имя очень идет к ней, поджарой, длинноногой. «Нет, дорогуля, ты меня постными глазками не проведешь», – опять подумал он, когда объявили посадку и она не спеша пошла впереди, покачивая бедрами, нервно пошевеливая лопатками под тонким свитером. Куртку она сняла и изящно перекинула через руку, чтобы её можно было хорошенько, в подробностях разглядеть сзади. Андрей нес ее легонький игрушечный рюкзак и свой чемодан, набитый, будто гирями, подарками для родни.
Рослый Андрей считал себя достаточно опытным в отношениях с женским полом. Идя за девушкой с рыжими волосами, он знал наперед, что его ждет в купе, и знал, что с его стороны это не потребует особых усилий. Для таких, как эта перелетная птичка, все измеряется деньгами. Сейчас она чувствовала себя обязанной за дорогой билет. Ну, само собой, ресторан в пути плюс тряпки какие-нибудь (там из чемодана подберем ее размер, женская родня не обидится). Дорогие по вокзалам не промышляют.
Что же, в очередной раз повезло: кроме них, в купе никто не ехал. Дверка задвинулась, и они принужденно враз о чем-то заговорили. И сразу замолчали, точно поняли, что говорить ни к чему и не о чем. Молча, красноречиво глядели в глаза друг другу.
Он взял Сашу за руку. Под ее кожей пробежало что-то вроде разряда электротока, а во взгляде, который она быстро отвела, Андрей успел прочитать такое неподдельное отвращение, такую ненависть, что ему стало не по себе. «Показалось, – успокоил он себя. – Ну конечно, показалось».
В глазах всех женщин, которых он для начала так же брал за руку, которые они тоже, хихикая, пытались отнять с фальшивой стыдливостью, Андрей читал совсем другое. Под их кожей тоже пробегало подобие разряда – но уже от желания, чтобы поскорее соединились не только их руки…
6. МАЙКА.
Майка до этого думала, что поцелуй – это очень красивое, легкое прикосновение полураскрытых, как лепестки, губ. Как бабочки в воздухе соприкасаются. Но сейчас через рот стремились вобрать ее всю до остатка. Он пил ее чистое детское дыхание, взамен принуждая вдыхать его, отдающее табаком и вином, сохранившее зловонное дыхание других женщин.
Он настигал ее испуганно ускользающий прохладный язычок – и целовал, целовал, как мог, как хотел и сколько хотел, пока она не забилась от удушья…
Когда с рычанием, хрустнув небольшим, но сильным костяком, поднялся, на кожаном диване после него остался лежать съеженный, скомканный, запачканный алой кровью комочек.
Не спеша подобрал он спутанные на голенькой спинке, не умещающиеся в его руке волосы и тщательно отер во всех складках, осушил ими свой пах. Майка только глубже втиснула голову, когда он бросил ей на спину липкий клубок. Теперь в ней не оставалось ничего, не принадлежащего ему.