Кащеева цепь - стр. 51
– Да мы тут сейчас пир на весь мир устроим: ведь они теперь осенью жирные.
И велел четыре ямки копать; в эти ямки прямо в перьях уложили уток, засыпали горячей золой, костер над ними развели.
– А еще бы хорошо осеннего дупеля убить, да его бы во французскую булку сырого, а булку тоже бы в ямку, пока она вся жиром его пропитается. Ну, вот закусим, такая закусочка – едрёна муха, скажу я вам… Ну, вы чего дремлете, ребята здоровые, вам еще по стакану под ветчину, а потом и под утки начнем. Выпили еще по стакану.
– Меня самого из шестого класса выгнали. Эх, было время! Вот было время! «Gaudeamus» знаете?
– Ну, как же! И запели:
Gaudeamus igitur juvenes dum sumus.
[Начальные строки студенческой песни «Гаудеамус»: «Будем радоваться, пока мы молоды» (лат.)]
А Курымушка так и стоял, все стоял за деревом, ожидая на себя нападения; первым выстрелом он думал убить станового, вторым полицейского, затем броситься вперед, схватить второе ружье, другого полицейского взять в плен и на этих лошадях продолжать путешествие.
Так он думал вначале, а кумовство у костра все разгоралось, товарищи его покидали; они, пожалуй, пойдут за Кумом. Знал ли Кум его мысли? Верно, знал: он лежал на полушубке брюхом вниз, пел «Gaudeamus», а сам все смотрел на воду, будто чего-то ждал, потом вдруг крикнул Курымушке:
– Не зевай, не зевай!
А у воды совсем низко, будто катились, летели два чирка и прямо на Курымушку.
– Не зевай! – крикнул Кум. – Так-так-так-вот-вот-вот… стреляй!..
Курымушка выстрелил раз – промахнулся, два – чирок свалился в воду у самого берега. Сразу бросились и Курымушка, и Кум к утке, у Курымушки руки не хватало достать, а Кум дотянулся и, подавая ему утку, сказал:
– Молодец, азият!
Обнял его вокруг шеи правой рукой и, повторяя: «Молодец, азият», усадил его возле костра на полушубок.
– Ну, ребята, – сказал он, – кажется, ужин поспел, давайте-ка под утку, я сам гимназист, да из шестого класса.
Gaudeamus igitur juvenes dum sumus.
Все выпили, Курымушка тоже первый раз хватил, и прямо целый стакан.
– Молодец, азият! – похвалил становой.
Тогда мало-помалу Курымушке стала показываться та желанная теплая подушка в белой наволочке; еще он сопротивлялся, отталкивал ее, а она все наседала, наседала.
– Нет, нет! – крикнул он.
– Добирай, добирай! – кричал Рюрик. – Мы без тебя сколько выпили, добирай!
Курымушка выпил еще, и подушка, огромная, белая, теплая, сама легла ему под голову. Хор пел:
Наша жизнь коротка,
Все уносит с собой,
Наша юность, друзья,
Пронесется стрелой…
Только под вечер Курымушка проснулся и услышал голос Рюрика: