Картонная мадонна - стр. 44
–Лизавета Ивановна, но это очень хорошо, очень, – Макс глянул на нее поверх тетрадки, – Так сколько вам лет, вы сказали?
–Девятнадцать.
–Что ж. Ваши стихи отличает темперамент и искренность, они проникнуты интимностью женского начала. Вам следует писать больше, разнообразнее. Каков ваш круг?
Лиля посмотрела на хрустальный бокал с темно-янтарным вином. Мой круг? Полубезумная мать и маленькие колючие девочки, которые подрастут и станут злыми…
–Книги! – ответила Лиля, – Ницше, Безант, Достоевский, Библия, Трубецкой…
…Волошин бросил на Лилю испытующий взгляд, и будто разом прочел ее всю – Лиля затрепетала.
–Что же. Нужно учиться, одной начитанностью тут не возьмешь. Необходимо общение. Без него вы зачахнете, поэту требуется стая. А приходите-ка в ближайшую среду к Вячеславу.
Толстой поперхнулся, вопросительно глянул на Волошина, тот сделал вид, что не заметил.
–Да, да. Вам нужно посетить Башню. Знаете доходный дом на углу Таврической и Тверской?
Лиля кивнула – чуть не опрокинула бокал. Толстой болезненно поморщился.
–Хорошо. Но приходите вечером, к полуночи.
…Лиля, окрыленная надеждой, шла по улице, и не понимала, какого цвета крылья пробиваются у нее за спиной: черные или белые?
***
Как только за гостьей закрылась дверь, Толстой расхохотался.
–Ну, Макс, ну и чучело! Нелепее представить нельзя! На мне жилет лопнет от смеха. И откуда берутся такие каракатицы? Ты заметил – она все время вытирала руки о юбку. К тому же хромая. Но вот чего я никак не пойму: зачем тебе понадобилось звать ее к Вячеславу?
Волошин прошел в гостиную, сел, налил себе вина, заложил ногу на ногу и изрек:
–Зачем? Скорее – «почему». Знаешь, в ней есть что-то от самоубийцы, сумеречной жертвы…
–Однако, дорогой друг, я считаю – напрасно ты ее обнадежил. Заклюют.
–Ну почему? Если захочет – не заклюют. Она наивна, но одарена, начитанна, образованна. А внешность и манеры – это все чушь.
–Не скажи. Ты что-то задумал? Ведь ей попросту не место среди нас…
Волошин медленно встал, не отпуская взглядом Алексея. Его глаза жалили. Рука, прижатая к груди, неожиданно рубанула воздух.
–Если она – божьей милостью поэт, то этого на ее век с лихвой хватит. В ней есть тайна.
Потом выпил, положил в рот пирожное и задиристо добавил:
–А вот тебе, Алихан, никогда хорошим поэтом не стать, у тебя один вздор в голове.
Толстой обиженно блеснул глазами, но промолчал. И лишь минут через пять как бы невзначай произнес:
–А, знаешь, Макс. Она ведь и в самом деле похожа на блудливую монашку.
Волошин расхохотался…
ГЛАВА 2
***
Еремченко в который раз перечитывал расшифрованную криптографом записку… но ничего не понимал.