Карл Брюллов - стр. 24

Пенсион для того и платят, чтобы ты, о хлебе насущном не заботясь, учился и творил! Свой почерк, свою индивидуальность выказал, чтобы потом уже и…

Одно плохо: в Европе в то время было неспокойно. В Неаполе карбонарии (угольщики) устроили военный бунт. Некто Лувель во Франции зарезал герцога Беррийского, племянника короля Людовика XVIII, когда тот, покинув зал парижской Оперы, собирался уже уехать домой. Герцог едва успел усадить супругу в карету. Поговаривали, что, пронзая герцогскую печенку длинным ножом, Лувель держал жертву за шиворот. Что было сразу же отражено в карикатурном изображении, которое после тиражировалось во множестве.

Во Франции и Италии народ требовал конституцию, шествуя по городам с трехцветными кокардами карбонарских цветов (красного, черного и синего). Австрия наносила удары по неаполитанской армии, и в это же время над Турином поднялось и затрепетало в воздухе национальное знамя. Разбуженная князем Александром Ипсиланти Греция выступила против турецкого владычества.

В Испании Рафаэль Риего во главе батальона шел по Андалузии, провозглашая конституцию. Был разбит и с сорока пятью оставшимися от батальона воинами засел в горах, ожидая, когда брошенная им искра разгорится в пламя и когда это пламя охватит всю страну.

Мощные волны революционных взрывов достигли пределов отечества, взбаламутив мыслящую молодежь:

Вильгельм Кюхельбекер приветствовал греческих повстанцев. Через три года, в июле 1823-го, Байрон оставит Италию, чтобы присоединиться к греческим повстанцам, ведущим войну против Османской империи за свою независимость.

В это время нашему выпуску угораздило закончить свое обучение, я посватался было к дочке моего учителя Иванова, получил отказ, а стало быть, рвался поскорее убраться из Петербурга, дабы снискать немедленной славы.

Не желая нарушать закона, но одновременно с тем понимая, что, отпустив такого человека, как я, за границу, он невольно посылает меня в мир, в котором я либо сгорю заживо, оказавшись на пути несущихся коней свободы, либо сам примкну к карбонариям, Алексей Николаевич Оленин оказался лицом к лицу с непростой задачей.

Карл снова покосился на меня, лукаво подмигнув. Дело в том, что ходили упорные слухи, будто бы, ваяя коней для колесницы Славы[14], я вложил в это произведение столько вольнодумия, сколько его не было ни в стихах Кюхельбекера, ни нашего общего друга, покойного ныне Пушкина. Впрочем, животные есть животные, и их не спросишь, на чьей они стороне и какого мнения придерживаются об устройстве общества, желают ли конституции или ратуют за старый порядок.