Кари Мора - стр. 4
Большая ушастая сова относилась к постоянным обитателям станции. Выпускать на свободу ее было нельзя, поскольку некогда в результате столкновения с линией электропередачи она осталась без глаза и охотиться уже не могла, хотя летала по-прежнему уверенно. Эту сову прекрасно знали во всех местных школах, где она регулярно красовалась на уроках биологии, прикрыв свой огромный глаз и невозмутимо подремывая под любопытными взглядами сотен школьников.
Кари уселась на перевернутое ведро, прислонившись спиной к сетке, под неусыпным взором олуши в вольере напротив. Той тоже не так давно довелось оказаться в роли ее пациента, и работа оказалась не проще, чем с пеликаном, – плавательная перепонка на одной из лап птицы была чем-то разрезана, и Кари осторожно зашила ее мелким стежком, как ей показали ветеринары.
В яхтенной гавани по соседству намечалось оживление – в иллюминаторах зажигались огни, на палубах стали появляться теплые парочки, с камбузов потянуло съестным.
Каридад Мора, дитя войны, всегда мечтала стать ветеринаром. В Соединенных Штатах она жила уже девять лет, на основании все того же зыбкого статуса «временной защиты», и при нынешнем довольно кислом отношении к мигрантам этот статус мог быть снят абсолютно в любой момент по первому же капризу какого-нибудь государственного чиновника.
Пока против «понаехавших» еще окончательно не ополчились, Кари успела получить здесь некий эквивалент аттестата о среднем образовании, к которому потихоньку подсунула лицензию санитарки, полученную на родине после краткосрочных, всего шестинедельных курсов. Богатый жизненный опыт, конечно, тоже не стоило сбрасывать со счетов. Но чтобы учиться дальше, требовались бумаги получше. «Мигра» – иммиграционно-таможенная полиция – следила за такими вещами крайне бдительно.
В быстро тускнеющих тропических сумерках она села в автобус, направляясь обратно в огромный дом на берегу залива. Когда добралась до дверей, уже практически стемнело, на фоне тускнеющего заката пальмы казались совершенно черными.
Еще немножко посидела у воды. Ветерок с залива в тот вечер был полон призраков – нес тени мужчин и женщин, парней и девушек, мальчишек и девчонок, которые выжили или умерли у нее на руках, пока она пыталась залатать их раны. Одни, хватая воздух ртом, все же преодолели смерть; другие, конвульсивно содрогнувшись, обмякали навсегда.
Бывали вечера, когда этот ветерок легонько касался ее воспоминанием о нежном поцелуе, о взмахе щекотнувших лицо ресниц, о сладком дыхании на шее.
Иногда то, иногда это, но ветер всегда был чем-то полон, всегда нёс что-нибудь с собой.