Карельская сага. Роман о настоящей жизни - стр. 30

Когда начало смеркаться, Кирилл вернулся домой, раскрасневшийся от долгого пребывания на свежем воздухе, тихо, как заправский рыбак, поставил в угол снасть и молча выложил на кухонный стол две небольшие плотвички.

В ту ночь в лесу, совсем близко от дома, выли волки. Собака в доме тети Софьи пыталась сорваться с привязи и сбежать вместе с волчьей стаей. Но волчья стая таких не принимает: они просто оказываются съеденными. Лена с ужасом слушала вой, не решаясь разбудить Кирилла. Ей казалось, что вой нарастает, что волки вот-вот окажутся рядом, у дома, и проберутся внутрь через едва державшуюся входную дверь. Дверь была обита для тепла старым драповым пальто, найденным в бабушкиных вещах. Затем волки стали уходить, вой становился тише и совсем стих, когда почти подряд раздались два ружейных выстрела. Так сторож отгонял волков от колхозного коровника.

Это была последняя ночь затянувшейся зимы. Впрочем, на Севере люди привыкли к тому, что холод совсем рядом и может заявить о себе в любой момент. В последний раз в году от мороза мерцали звезды, и на речке в темной промоине снова встал твердой коркой лед. В него вмерзли прошлогодние листья, перезимовавшие под снегом и принесенные вместе с талой, пахнущей торфом водой.

На работе в цехе Лене приходилось тяжело. Мастер Тамара, из местных – ее все называли Тамаркой, – покрикивала на рабочих. В семь утра молоко закачивали в одни резервуары и мыли другие. Особенно тяжело было мыть ванны, в которых молоко нагревали. С неуклюжими скользкими бортами, на которые нельзя было опираться, чтобы не сломать, они были настоящим наказанием для Лены, как и бидоны. В прорезиненном фартуке, в резиновых сапогах выше колена, подвязав волосы чистой белой косынкой, она намывала оборудование грубой тряпкой, от которой несло хлоркой и чем-то несвежим. Однажды во время перерыва, устав от вони, пара и жажды, Лена подошла с кружкой к маленькому резервуару и, открыв кран, хотела уже набрать себе немного молока, как услышала сзади себя строгий окрик Тамарки:

– Не смей, отойди оттуда!

Лена нехотя отошла от резервуара.

– Ты чего это удумала? Молочка попить захотелось?

– Захотелось, но уже не хочется, – ответила грубостью на грубость Лена.

– Ну уж, какая, городская, не хочется, видите ли, ей! Ты спросила бы перед тем, как пить. Так и так, Тамара Игнатьевна, где тут у вас молочка можно испить.

– Да уже поняла, что нигде.

– Ты мне поговори тут, поговори, всё Дмитрию Викторовичу расскажу, как на духу выложу, что ты, твою мать, тут учудить пыталась, – Тамарка показала своим порезанным, заклеенным куском пластыря пальцем на резервуар: – Да ты совсем, что ли, сдурела? Или прикидываешься? Тут сырое молоко. Понимаешь, сырое! Тут тебе и мастит, тут тебе и энцефалит, если там Егоровна чего проглядела. Коровы-то не хозяйские, а колхозные, за всеми не углядишь. Попьешь сырого, помучаешься с месяц да подохнешь, как последняя скотина! Сына своего сиротой оставишь. Ты этого хочешь? На меня грех свой повесить? Я те дам!