Карантин - стр. 5

– Ты так и будешь за мной ходить?– не выдержала девушка.

Шоно тоже остановился.

– Вы всегда можете меня прогнать.

– И чего ты ждёшь?

– Хочу убедиться, что меня прогонит хозяйка.

Девушка хмыкнула и повернулась к воротам. Затянутая в перчатку рука нажала на едва заметную кнопку звонка.

Очень долго ничего не было – только всё те же снег, холод и ночь. Потом с той стороны забора стукнула невидимая дверь, и тяжёлые шаги захрустели по снегу.

– Это я, Марыся! – крикнула девушка.

Шоно спокойно кивнул. Он узнал имя, как и было сказано.

Шаги приближались.

– Тут со мной кто-то… – девушка осеклась и продолжила тише: – Какой-то монгол. Или бурят, я в них не разбираюсь. Говорит, что тебя хочет видеть.

В воротах открылось замаскированное окошечко – узкое, не больше тюремного глазка. На лицо Шоно упал свет бордового, как кисель, фонаря. Он зажмурился.

– Шоно – это вы? – спросил старый, но ещё сильный голос.

– Именно так.

– Заходите.

Щёлкнули замки – один и второй. Калитка отворилась. За ней виднелся сумрачный сад, озарённый багровым заревом фонаря.

Марыся бросила на Шоно ещё один подозрительный взгляд и пошла внутрь. А он – следом за ней.

Ноги ступали по припорошенной снегом мощёной дорожке. За спиной захлопнулась калитка, и Шоно успел разглядеть в приглушённом свете красного фонаря, что задняя сторона калитки обвита паутиной металлических пластин, а над узким, как амбразура, окошечком – стальной крест.

Фонарь погас. Хозяйка степенно обогнула гостей и зашагала к дому. Фонарь она уже погасила и шагала по привычке, как ходят ослепшие по знакомым местам.

Парадная дверь снаружи обита чёрным дерматином, кажется, будто её украли из многоквартирного дома. В палисаднике темно, но на неё падает отсвет рыжего фонаря. Шоно сразу догадался – обивка не просто так. Там, под фальшивой чёрной кожей – такой же узор, как внутри калитки.

Они поднялись в прихожую. Дверь закрылась, в абсолютной темноте трижды повернулся ключ. И только потом зажгли свет.

Шоно впервые увидел хозяйку.

Старость почти не обезобразила пани Ядвигу Туровску – но всё равно от неё веяло жутью. Она была одета в длинное тёмное платье с серебряными знаками – такие носили в XIX веке и называли их тогда капоты. Морщинистое умное лицо – словно с гравюры Дюрера.

Она была ещё крепкой, почти несокрушимой – но это была несокрушимость старого вывороченного пня, который плотно засел в земле и уверен, что проживёт вечно.

Вдоль белорусского пограничья – или Памежжа, как эти места называют по-польски, – ещё уцелели и доживают своё белорусские поляки. С каждым годом их всё меньше, один за другим они переселяются через границу или на тот свет. Вы никогда не опознаете их в автобусе, у них такие же лица, цвет кожи и волосы. От местных жителей их отличает только упёртый католицизм, шляхетский гонор и некоторые тайны прошлого.