Капля духов в открытую рану - стр. 22
– Приятно? – спросил он.
– Тепло-о-о, – протянула Ася.
– Мне тоже тепло, ты как печка. – Он вжался своим маленьким и мягким писюном ей в пупок.
– Чувствуешь?
– Да-а-а. Пахнет горелым.
Стасик вжался еще сильнее.
– А сейчас?
– Что-то горит.
– Это я горю. Любишь меня?
– Люблю, только ты очень сильно на меня давишь. – Его ребра впились ей в грудь, ключицы давили на шею.
– Я мерзну, обними меня. – Стасика трясло.
Ася стала натягивать на него пальто и шубы. Они зарылись в тряпки, как в кокон, и уснули.
Когда спустя пятнадцать минут вернулся отец, из окна чердака валил дым.
– Твою ж мать! – выдохнул он.
Чайник выкипел, одежда на нем сгорела дотла, столешницу из пластика лизали языки синего пламени. Малюсенькая чердачная комната наполнилась едким дымом. Отец вбежал, кашляя и задыхаясь, начал забрасывать пламя шубами и пальто с топчана. Схватил голых, сонных, надышавшихся дымом детей в охапку, как пучок толстых веток для костра, и, спотыкаясь, спустил их по старой лестнице с чердака. Убедился, что дышат, и вновь кинулся обратно тушить остатки огня.
– Какого черта вы там делали? – орал отец.
Подоспевший гуманоид Владик поддакивал каждому его слову.
– Мы делали детей, – призналась Ася.
– Из чего-о-о? – голос отца срывался.
– Из себя.
– Вашу ма-а-ать!
– Стасик очень горячий, – пролепетала Ася. – По-моему, у него температура. Не меньше тридцати девяти. – Она знала в этом толк, часто простывала, и мама каждый раз качала головой, озвучивая показания градусника. – Ну я пойду, меня бабушка ждет.
Несколько следующих лет Ася активно ездила по пионерским лагерям и со Стасиком не встречалась. Столкнулись лбами только, когда ей исполнилось четырнадцать. Стасик оканчивал школу, волосы из белизны ушли в пепел, глаза стали суровее, кожа на лице огрубела и покрылась редкими прыщиками. Они коротко поздоровались, запылали от стыда щеками, и каждый скрылся в своем доме. И уже в студенчестве, когда дачу вынужденно продавали, Ася на несколько часов приехала попрощаться с детством и встретила Стаськиного отца. Он был на новом «Фольксвагене» («Порше» по меркам Н-ска), стоял один у калитки, опершись бедром на багажник, курил «Мальборо». Ася увидела его как будто впервые. Крепкий, невысокий, светловолосый, полысевший посередине, синеглазый, как Стасик. Жутко обаятельный. В потертых джинсах и майке-поло с гольфистом на эмблеме.
– Здрасьте, Николай Васильич!
– Привет, банда! Ух, красавицей выросла!
Они вдруг тепло обнялись, он расцеловал ее в обе щеки. Ася подумала, что, вероятно, он всегда был мировым мужиком: ни разу не пожаловался на нее родителям, ни разу не отнял ни сливы, ни горох, ни крыжовник, которые она зачем-то воровала у Стасика на даче и была поймана с поличным, не выставил счет за сгоревшую автоплощадку и комнату. Никогда не рассказывал об их проделках своей жене, маме Стасика, высокой отрешенной блондинке, которая редко приезжала на дачу и своими длинными фуксиевыми ногтями не вписывалась в гармонию местных кустов и грядок. Наверное, он ее сильно любил.