Канал имени Москвы - стр. 68
Опять вопросы. Их становится всё больше. И от них становится всё беспокойней.
– Ева, вернись в каюту, – услышал Фёдор голос Хардова. – Пока я переговорю с одним старым знакомым. – Девушка собралась что-то возразить, но Хардов, теперь уже мягко, остановил её. – Так надо, милая.
Девушка подчинилась, одарив Фёдора напоследок ещё одной похвалой:
– А у тебя хорошее зрение.
Он посмотрел ей вслед: походный мужской плащ очень шёл Еве, и Фёдор внезапно отчётливо осознал, что чем больше он пытается получить ответов, тем всё больше будет становиться вопросов. Их количество будет возрастать, пока они не утопят его. Надо отказаться от этого. Ведь вот как всё просто. Приглушить в себе этот беспокойный вопросительный знак. Это главное, первое, что он должен сделать, с чего начать. Знающий не говорит. Конечно, это так. Невозможно отвечать на каждый вопрос,
(даже про голоса, что говорят в нём?)
они будут ветвиться, как дерево, дробиться, как крупа. И лишь отступив от этого, получишь надежду увидеть всю картину в целом. И тогда многие дробные вопросы просто перестанут тебя волновать, самоустранятся. Это главное и первое, что он должен сделать,
(даже голоса?)
что он должен принять, как принимает сейчас эту звёздную ночь. И туман, окутавший правый берег. То ли хищную мглу, то ли диковинную тайну. А может, и то и другое.
3
– Суши вёсла, – распорядился Хардов.
Посреди канала, поперёк рукотворного русла покачивалась крохотная плоскодонка. Её осадка была настолько мала, что казалось, лодочка вот-вот черпнёт воды.
– О, мой старый любезный друг Хардов! – послышался визгливый голосок. – Не зря я вышел на реку в такой час. Ох, не зря.
Команда в изумлении молчала, а Фёдор с любопытством пытался разглядеть забавного взлохмаченного старикашку в замусоленном пиджачке, надетом поверх видавшего виды свитера грубой вязки. У старикашки оказались кустистые брови, причём одна выше другой, прорезанной пополам то ли шрамом, то ли отсутствием волос, и… Фёдор даже не сразу поверил своим глазам, решив, что померещилось в скупом освещении.
В уши старикашки были кокетливо вдеты аккуратные серёжки, но самым невероятным оказался множественный пирсинг в носу, бровях и губах, которыми тот решил украсить свою изрядно пропитую физиономию. Фёдор слышал о новом повальном увлечении – дмитровские модницы буквально помешались на пирсинге, – хотя до Дубны оно так и не докатилось. Но чтобы древнему деду вздумалось следовать довольно сомнительной моде – такое юноша видел впервые.
Лодки не стали пришвартовывать друг к другу, но модник-старикашка неплохо справлялся при помощи однолопастного весла, и плоскодонка встала рядом как вкопанная.