Канал имени Москвы - стр. 44

Вскоре они прошли над верхними утопленными воротами, и как только это случилось, с тем же тяжёлым звуком свет отключился. Впереди ждала широкая вода Иваньковского водохранилища, и направо по Волге можно было добраться до Твери, из которой давно не было никаких вестей, а за левым поворотом, метрах в пятистах от Ленина начинался вход в канал. Фёдор обернулся, желая узнать, не посветят ли им на прощание из окошка диспетчерской, но ничего разглядеть не смог. Первый, самый безопасный шлюз их путешествия только что остался позади.

Когда в стороне, над дамбой, скрытой разросшимся ивняком, полоснуло светом, Хардов и его маленькая группа находились уже минутах в десяти ходьбы от памятника.

«Ну вот, они вошли в шлюз, – подумал гид, останавливаясь, – можно не спешить и позволить старику передохнуть».

Некоторое время назад он послал ворона проследить, не шпионит ли кто за ними. С тех пор Мунир возвращался несколько раз, но был совершенно спокоен. Хардову удалось воспользоваться этим ежегодным ярмарочным балаганом и вывести Щедриных из города незаметно.

Пока всё шло по плану, и Ева пока держалась хорошо. Гид очень опасался девичьей истерики, но, похоже, приглядеть сейчас стоило за Павлом Прокофьевичем. Хотя всё ещё может измениться там, на берегу, когда они станут прощаться и до них дойдёт, что лодка, возможно, увозит Еву навсегда. Щедрин сам ждал этого момента, он спасал дочь, но когда холод предстоящей разлуки и одиночества окатит сердце, они могут и не выдержать. Это плохо; не стоит питать тени, таящиеся в ночи, страхом и горечью дурных эмоций. Особенно там, на берегу. Но и об этом Хардов им уже говорил.

– Хардов! – шёпотом позвала девушка. – Простите, Хардов, вы слышите?

Гид обернулся: голос Евы вроде бы звучал спокойно. Она подняла капюшон мужского походного плаща, который он дал ей, и лишь бледность лица, различимая даже при лунном свете, выказывала волнение девушки.

– Нет, Ева, я ничего не слышу, – солгал Хардов.

– Вот именно, – она кивнула, – всё стихло.

Это правда. Только Хардов чувствовал это уже давно. Когда они только покидали Дубну, ночь была полна жизни. В кронах деревьев галдели птицы, лёгкий ветерок дул над густыми травами, в которых стрекотали насекомые, на ветвях сосны довольно шумно возились белки, где-то проухала сова, а раз дорогу им перебежал не одичавший кролик, а самый настоящий заяц-русак. Мелкое лесное зверьё оказалось приспособленным к жизни в замкнутом мире канала намного лучше людей. Его не беспокоили ночные кошмары, оно не ждало с ужасом «сезона сновидений», не забивало себе голову страшными байками и с каким-то гибельным наслаждением смакуемыми небылицами.