Камикадзе. Идущие на смерть - стр. 2

вазу, поставила новый букет и деревянную тарелку с лепешками из риса, с красноватыми морскими водорослями, с сушеными колючими рыбами и матовой голубой сливой, служанка принесла из родника кувшин чистой воды, а повар к обеду кроме рисового пирога приготовил еще зеленого карпа и салат из корней.

Всю неделю бегали запускать змея. Удлиненный, с размочаленным хвостом, он взлетал не сразу, долго кувыркался, ударяясь о землю, пока старший – Ямадо – не выходил на дорожный спуск, не клал змея на землю и не бросался опрометью с горы. Змей, подпрыгнув и круто взмыв, повисал, туго натянув бечеву и звеня в воздухе; а младший – Суги – бежал следом, радостно крича и запрокидывая голову. Всю неделю приходил почтальон, дергал за шнур колокольчика у ограды, протягивал пачки поздравительных писем. Только на седьмой день сняли в доме все украшения и прямо на садовой дорожке разожгли костер. Желтый, синий огонь вяло пополз по туго скрученной в жгуты соломе, задымил, упал, потом дружно взялся, разом охватил кучу, с треском побежал по ней и снова бессильно сник, успев превратить соломенные украшения в пепел. Да, да, отшумел, откатился год, забылись сто восемь ударов колокола, которые ночью прокатились над засыпающим городом, забылся парусник с семью богами, поставленный в нишу рядом с цветами, сгорел в костре вместе с игрушками пучок сухих пузырчатых водорослей (к счастью и достатку), сгорели ветки папоротника (удача в жизни), были выброшены угольки, нитками привязанные у входа (долго и счастливо жить у этого очага).

Вспомнят этот Новый год погодки Кадзума черной, с набегающими ливнями ночью, лежа без сна на узких офицерских койках, в тесной, с металлическими стенами каюте линкора, лежа и слушая, как глухо гудят гребные валы и как стучит, перекликается голосами дежурных и вахтенных матросов, щелканьем сандалий в коридоре, тонким пением электрических приборов огромный, несущийся сквозь тьму навстречу своей гибели корабль.

В тот год адмирал отсутствовал как никогда долго. «Итисима», – вежливо склонив голову, отвечала мать, если ее спрашивали, где служит теперь ее муж. «Итисима», – ответили в один голос братья, когда учитель в школе, подняв их, подобострастно спросил перед всем классом, где сейчас изволит плавать их отец. «Итисима» – это могло ничего не значить, могло быть шифром, условным наименованием вроде номера полевой почты, но учитель, осклабившись, поздравил класс с тем, что в нем есть сыновья человека, который в это трудное для страны время находится в одном из самых важных для Японии мест.