Камешек Ерофея Маркова - стр. 71

– Сволочь ты после таких слов.

– За что обзываешь, Тихон Петрович? Тебе теперича со мной дружить надо, а не ссориться. Ишь как злюще на меня смотришь! Ладно, не стану больше плохо про людей говорить. Не любишь, когда их даже словом поносят.

За окнами раздался веселый трезвон колокольцев.

– Кто-то подкатил к твоим воротам. Может, вольность привезли, – сказал Тихон.

– Не смей надо мной насмехаться!

Во дворе залаяли собаки.

– Кажись, в самом деле кто-то пожаловал.

Встав из-за стола, Стратоныч, сильно покачиваясь, подошел к окну с промерзшими стеклами:

– Не видать ни черта. Дарья!

– Чего надо? – спросила Дарья, выйдя из другой горницы.

– Ступай за ворота и погляди, кого черти принесли не вовремя.

Дарья вышла в сени, но через минуту вернулась в избу, широко распахнула дверь с поклонами и засыпала скороговоркой:

– Милости просим, матушка-барыня. Ниже клони голову. Дверь у нас низко прорублена.

В избу вошла и выпрямилась высокая, статная женщина, и все узнали Василису Мокеевну Карнаухову.

– Затворяй дверь, молодуха, не студи избу, – сказала Карнаухова и, прищурившись, осмотрела стоящих перед ней мужиков.

Ее усталое лицо в морщинах. В колючих глазах властная суровость. Нос с горбинкой. Одета в бархатную ротонду на собольем меху. На голове капор из лисьего меха. На руках меховые варежки. В левой руке посох черного дерева, до половины окованный золотом с вставками из самоцветов. Карнаухова сняла варежку с правой руки, перекрестилась на иконы и, не увидев огонька в лампадке, насупилась:

– Без огня перед образами живешь, Стратоныч?

Дарья, закланявшись, виновато сказала:

– Погасла лампадка. Сама утрось возжигала. Масло у нас ноне не больно доброе.

Все еще стоя у порога, Карнаухова не сводила глаз с мужиков.

– Христос вам навстречу, знакомцы. Онемели от нежданной встречи со мной?

Стратоныч растерянно подошел к ней и ткнулся губами в ее руку.

– Милости прошу, Василиса Мокеевна. В эдакую погоду не бережешь себя. Стужа, метель, ветер. А ты на тройке. Да разве можно?

– Не печалься. Поживу еще на белом свете.

– Может, чайку откушаете с пути? Гостья для меня во всякую пору желанная.

Карнаухова не спускала глаз с Тихона, и ее взгляд подобрел.

– Вот где, Петрович, нынче берложишь? Сыскала тебя. Давненько мне глаз не казал.

– Не люблю, Василиса Мокеевна, по пустякам своей особой людей тревожить.

– За поданную с осени весть говорю тебе спасибо. С поклоном благодарю тебя.

– Как здравствуешь, матушка?

– Об этом, по правде сказать, сама ладом не знаю. Умаялась в столицах, а домой подалась, так вовсе кости в себе перемешала.