Камешек Ерофея Маркова - стр. 3

Дважды садили Савватия в острог за неуемное стремление найти правду для рабочего люда на горнозаводском Урале.

Дважды садили, а он всякий раз самовольно освобождался от острожных желез. Вот и теперь, смотри! сидел в самом крепком верхотурском остроге. Страшны там подземные казематы. Но Савватий и из него ушел, опять на воле.

Рад был Емельян, что племянник живым отыскался. Нынче одолевает старика беспокойство: не убережется Савватий на воле, попадет в руки земской полиции, тогда уж не миновать ему смерти.

Тягостны старческие тревоги. Бьет Емельяна озноб – не от стужи, а от мыслей о судьбе Савватия. Думает старик, где племянник сейчас, в тепле ли в эдакую непогодь? Сыт ли? Думает старик, прислушиваясь к вытью бурана, к едва доносившемуся стуку колотушек, лаю собак на псарне барского двора.

Пересиливая озноб, Емельян утоптал сугроб перед будкой, стал бродить возле нее, увязая в снегу. Ветер рвал полы яги, раскидывал их, как крылья, швырял в лицо колючий снежный фирн. У старика перехватывало дыхание, начинал душить кашель. Кашлял Емельян надрывно, у него ломило в плечах.

Осилив приступ удушья, старик вдруг услышал совсем близко стукоток колотушки, подумал, что это соседский караульный Дементий, и, обрадовавшись, крикнул:

– Хто тута?

Колотушка брякнула за спиной.

– Ты, что ли, Дементий?

Уловил знакомый голос:

– Где ты? Не угляжу тебя, дружище.

– Тутотка я. На меня идешь.

Дементий столкнулся с Емельяном, и оба захохотали.

– Сшиблись, стало быть?

– Ладно, что не лбами. Пойдем в будку. Держись за меня.

Утопая в снегу, добрались до будки. Втиснулись в нее.

– У вас по какой притче свет в окошках? – допрашивал Дементий.

– Гостенек у барина.

– Кто такой?

– Под стать нашему. Юрезанский живоглот. Ванька Сухозанет.

– И Комар с ими?

– Нету. На Старом заводе нонче зимует. Барин с гостеньком вином наливаются, потому домоправительница Агапия Власовна с самого Рождества хмурая.

– Крепко она твоего барина в кержацких рукавичках держит.

– Она всех нас крепко держит. По шеям, как по косякам, кулаками стукает. Кремневая, но все одно уважаемая мною баба…

Дементий потер щеку:

– О господи! Катеринбург-то наш Новый годок так в винном зелье искупал, что диву даешься, как это новорожденный вовсе не утоп.

– Твои купцы, Дементий, кажись, тоже не отставали.

– Три дня пили. Старый Сила до того дошел во хмелю, что с архиерейским ключарем в парадной зале на люстре качели смастерили. Качались, качались, а люстра-то под телесами ключаря и оборвись. Монах чуть не до смерти расшибся.

– Экое дело…

– Дикость купецкая, Емельян. А сам-то погулял?