Камера смысла - стр. 5

Я медленно поднималась на третий этаж, прокручивая в голове план беседы, составленный во время бессонных часов в самолете. План был наверняка провальным, ведь даже я, посвятившая несколько лет сбору информации о профессоре Вальтере, не могла наверняка предположить, почему он согласился со мной встретиться.

Он сам открыл мне дверь. Высокий человек в свежей сорочке с закатанными рукавами, демонстрирующими знаменитые татуировки и нарочито демократичные пластиковые часы casio с ярко-синим ремешком. В мягких брюках, на ногах – кожаные домашние туфли. Легкий загар и копна выгоревших до ржи волнистых волос с проседью делали его похожим на калифорнийского любителя солнечных пляжей, только немного поблекшего. Очки в черепаховой оправе, чашка кофе в руке. Он выглядел небрежно и круто. Это отлично, что он пижон. Мне всегда казалось, что когда человек не чужд эстетическим радостям, это несколько смягчает его нрав, делает более уязвимым, быть может, из-за тщеславия. Лицо его не было молодым, не было старым, а скорее увядающим, словно яркие мужские черты задубели и отяжелели от времени.

– Ольга? – он пощурился от яркого света, хлынувшего из подъезда.

– Да, это я! Добрый день, профессор Вальтер. – Я протянула ему руку, содрогаясь от собственной смелости и невиданной удачи.

– Привет, прошу вас, зовите меня Платон, – он выглядел дружелюбно, пожал мою руку, словно взвешивая ее в своей большой ладони, – проходите. – Он сделал приглашающий жест, пропуская меня вперед. – Секретаря я отпустил, так что придется нам обходиться самим.

Мы прошли в квартиру по скользкому мрамору передней, минуя напольные вазы, японские ширмы, китайские комоды и огромное зеркало в тяжелой латунной раме, попирающее углами темный ковер со сложной геометрией. За приоткрытой дверью показалась витрина со старинными ружьями. Профессор – азартный коллекционер и большой знаток оружия. Он перенял эту страсть вместе с фамилией и генами отца и деда, и, судя по всему, это было единственное из того, что их объединяло. Насколько я знала, старшие поколения Вальтеров не разделяли представлений профессора о гуманизме осмысленной жизни и занимались преимущественно тем, что азартно тратили капитал знаменитого предка, коротая время между охотой, круизами и светскими приемами.

Передо мной открылась перспектива гостиной. В идеальном прямоугольнике пространства, казалось, царило безвременье: тяжелые шторы, правильные арки двустворчатых окон, разжиженный плотным тюлем свет, проникший сюда будто бы украдкой. На стенах почти везде – огромные полотна. Я узнала их: это были сплошь работы Давида Вальтера, сына профессора, который уже года два грезился арт-дилерам европейского рынка в самых сладких мечтах. О эти семьи героев, ученых и творцов, откуда вы только беретесь такие, полные великолепия и парящие в горних высях!