Каменный Пояс. Книга 2. Наследники - стр. 45

– Пустите! Пустите! Я первый приполз…

Никита Демидов оглянулся: хожалый и телохранители стояли подле.

– Мосолов! – позвал заводчик приказчика.

– Тут я, сударь! – поклонился Иван Перфильевич.

– Следи отсюда и будь на страже. Знак дам! – многозначительно сказал хозяин.

Прокофий ожил: чуяло сердце – великую потеху затеял дядя. «Обошел старый выдумкой!» Взгляд его упал на Мосолова. Приказчик недовольно повел плечами; лицо его было строго и зло.

– Ты что? – обратился к нему заводчик.

– Боюсь, шибко боюсь, Прокофий Акинфиевич, – торопливо прошептал он. – Как бы беды не вышло.

Хозяин встрепенулся, горделиво вскинул голову:

– Никогда! Кто нам судья? Мы тут боги и цари, нам и судить! – сказал он вызывающе. – Давайте, дядюшка!..

Паралитик передал ковш племяннику. Подойдя к бочонку, Прокофий ковшом загреб серебро и опрокинул его обратно…

Протяжный стон пронесся по площади. Голодные глаза впились в сверкающую струю.

– Нам! Нам! – закричали все разом.

– Дай! Дай! – потянулись руки.

Но Демидов томил, дразнил звоном металла, блеском его. Он разжигал жадность людей. Старый паралитик одобрительно кивал утиной головкой.

– Потоми, потерзай эту погань! – шептал он.

– Батюшка, батюшка, осчастливь! – кричали нищеброды.

– Ишь ты! – ехидно усмехнулся Никита. – Не робили, а просят!

– Пощади, пожалей, родимый! Имей сердце! – вопили калеки.

Оборотясь к племяннику, Никита крикнул:

– А ну, Прокофий, сыпани в них!..

Тот, как сеятель, взмахнул наполненным ковшом: серебряные полтинники и рублевики, звеня, подпрыгивая, раскатились среди людей. Давя и топча друг друга, забыв о ранах и своих увечьях, убогие и калеки, старушонки, пропахшие ладаном, и убивающие плоть и соблазны юродивые – все, все бросились за сребренниками…

Прокофий вновь зачерпнул ковшом и взмахнул им над толпой. Вой и крики взвились к небесам; еще неистовее, безумнее заметались люди, удушаемые в тесноте.

Глядя на это, Никита Никитич ликовал:

– Прокопка, сыпани, сыпани им!..

Заводчик осыпал площадь серебряным дождем. Раскрасневшийся, возбужденный, он упивался зрелищем.

Слабые, чтобы уберечь добычу, монеты прятали за щеку. Нищебродки, навалившись телом на рублевик, кричали:

– Мое! Мое!

Калек давили, ломали им руки, пальцы, хватали за горло.

С выпученными, страшными глазами на ступеньки высокого крыльца к подножию Демидова всползал юродивый. Его лицо гноилось, смердило; грязные лохмотья волочились в прахе. Тяжелые железные вериги громыхали при движении. Протягивая длинную костлявую руку, он вопил:

– Мне кинь, мне!.. Замолю грехи твои!..

Никита схватил посох и огрел безумца.