Каменный Пояс. Книга 1. Демидовы - стр. 21
Когда посылали сработанные из присланного железа ружья в Москву, дознался от отца Акинфка, что кованное им железо – русское, и копано оно в недрах Каменного Пояса.
Потянуло молодого кузнеца повидать далекие Уральские горы.
– Вот бы добраться до них да загреметь кайлой так, чтобы гул по земле пошел!
Антуфьевы собрались в дальнюю дорогу. Ладили большой обоз: царю везли фузеи, алебарды. На посаде поскупали тульских бойцовых гусей, резали живность, замораживали, укладывали в короб; известно, сгодится все в Москве-матушке. В Москве всяк подьячий любит пирог горячий. Известно, подьяческий карман, что утиный зоб, не набьешь, потому бойся худого локтя да алчных глаз и всякую беду подарком отводи!
Отошли метели, потускнел снег, не отливал больше голубоватым отсветом, – подходила весна. Днем пригревало, и на реке Тулице посинел лед.
На первой неделе Великого поста тронулся Никита с обозом в Москву. По дорогам на пригорках бродили изголодавшиеся галки. Обоз двигался ходко. У Акинфки на сердце лежала радость: скоро увидит царя Петра Алексеевича. Проехали знакомую Никите деревеньку, где он купил Дуньку. На попаске крепостные мужики обступили обоз, допытывались: «Не надо ль тульскому купцу девок? Год ноне на девок урожайный, девки подоспели добрые, работные!» Никита задрал вверх бороду, весело оскалил крепкие зубы:
– Ишь ты, понравилось! Годи, народ, с Москвы повертаюсь, дела заварю – всех девок и парней поскупаю.
Деревеньки по дорогам лежали ободранные, серые, и народ встречался рваный да голодный. Год был неурожайный. Акинфке было двадцать три года, но хватка в нем хозяйская. Он прикидывал про себя: «Кому беда, а нам, может быть, в самый раз – в рудник скорей загонишь голодного человека». На ночевках приходилось смотреть в оба, как бы кладь не своровали. По дорожным корчмам да кабакам много татей[7] вертелось: только и ждали минуты, как бы дорожному человеку разор учинить.
Шли обозом в Москву неделю: въехали в Престольную в полдень, по городу гудел колокольный звон, и над церквами кружили несметные стаи ворон и галок.
У заставы, подле рогатки, стояли досмотрщики и выглядывали бородатых. Никита прослышал, был царский указ: повелевалось всем подданным, кроме пашенных крестьян, монахов, попов да дьяконов, обязательно сбрить бороду. С бородатых досмотрщики взыскивали пошлину: с пеших по тринадцати алтын две деньги, а с конных и более.
Антуфьев с немалым сердечным сокрушением достал кожаную кису и отсчитал досмотрщикам алтыны за бороду.
– Эх, жалость-то какая! Времечко-то, без рубля и бороды не отрастишь, – пожаловался Никита фискалам.