Каменные небеса - стр. 55

– Было бы хорошо, если бы мы были такими же острыми, как ты сейчас, – устало отвечаю я. Я не хнычу. Дни перебалансировки всегда трудны. – Дай нам этот контекст, оникс услышит, и у меня перестанет болеть голова.

Келенли вздыхает.

– В этих стенах нет ничего, обо что вы могли бы заострить себя. (Крошение возмущения, размалывается и быстро рассеивается. Они держали вас в такой безопасности и скрытности.) – Но я думаю, что есть способ, которым я помогла бы тебе и остальным сделать это, если я смогу вывести вас отсюда.

– Помочь мне… заостриться?

(Она успокаивает меня полирующим поглаживанием. То, что вы так незаточены, – не доброта.)

– Вам нужно больше узнать о самих себе. О том, что вы такое.

Я не понимаю, почему она считает, что я не понимаю, что я.

– Я орудие.

Она отвечает:

– Если ты орудие, разве не следует тебя довести до совершенства, насколько это возможно? – Голос ее спокоен. И все же подспудная, гневная дрожь всего окружающего – молекул, сжимающихся пластов у нас под ногами, диссонансный скрежещущий визг на пределе нашей способности сэссить – говорят мне, что Келенли невыносимо то, что я только что сказал. Я поворачиваю к ней голову и осознаю, насколько мой разум зачарован тем, что эта двойственность не проявляется на ее лице. Это другая черта, которой она схожа с нами. Мы давно научились не показывать боли, страха или печали в любом пространстве над землей или под небом. Проводники говорят нам, что мы созданы, чтобы быть подобными статуям – холодные, неподвижные, молчаливые. Мы не понимаем до конца, почему они уверены, что мы на самом деле такие; в конце концов, мы на ощупь такие же теплые, как они. Мы чувствуем эмоции, как, видимо, и они, хотя мы действительно менее склонны демонстрировать их на лице или в языке тела. Возможно, потому, что у нас есть земноречь? (Чего они, вроде бы, не замечают. Это хорошо. В земле мы можем быть самими собой.) Нам никогда не было понятно до конца, сделаны ли мы неправильно или они понимают нас неправильно. И имеет ли это значение.

Келенли внешне спокойна, но внутри горит. Я смотрю на нее так долго, что она резко возвращается в себя и улавливает мою мысль. Она улыбается.

– Я думаю, вы похожи на меня.

Я обдумываю возможные смыслы этого.

– Не так, – говорю я по привычке. Мне приходилось порой объяснять это младшим проводникам или другому персоналу. Мы сделаны как статуи еще и в этом отношении – воплощение дизайна, которое сработало в этом случае, оставив нам способность испытывать страсть, но мы не заинтересованы и не можем давать потомства, если бы вдруг нас увлекло. Келенли тоже такая? Нет, проводники говорят, что она была сделана, чтобы отличаться от них только в одном. У нее есть наши мощные, сложные, гибкие сэссапины, которыми не обладает ни один человек в мире. Во всем остальном она как они.