Каменные небеса - стр. 47

Она думает, что у нее есть все ключи. Нида однажды упомянула о способности Нэссун связываться с обелисками, за это мы в Эпицентре выбраковывали. Нэссун тогда не поняла, но ощутив в какой-то мере чудовищность Врат Обелисков, она теперь может догадываться, почему Отец-Земля хочет ее смерти, если она уже не под контролем Шаффы – а через него и Земли.

Нэссун жует губу. Поймет ли Шаффа? Она не уверена, что сможет перенести, если он решит уйти или, что еще хуже, набросится на нее. Она делает глубокий вздох.

– Сталь говорит, что Луна возвращается.

На мгновение со стороны Шаффы возникает полное молчание. Это тяжесть удивления.

– Луна.

– Она настоящая, – выпаливает она. Однако она и понятия не имеет, правда ли это, так ведь? Она полагается лишь на слова Стали. Она даже не уверена в том, что знает, что такое Луна, кроме того, что это потерянное дитя Отца-Земли, как говорят сказки. И все же каким-то образом она понимает, что здесь Сталь сказал правду. Она не то чтобы сэссит это, и нет красноречивых серебряных нитей, формирующихся в небесах, но она верит так, как умеет верить, что есть другая сторона света, хотя она и не видела ее никогда, верит так же, как знает, как формируются горы, и верит в это, как и в то, что Отец-Земля настоящий и живой и что он – враг. Некоторую правду просто невозможно отрицать.

К ее удивлению, Шаффа говорит:

– Да, я знаю, что Луна есть. – Возможно, его боль немного утихла. Теперь лицо его становится жестким, и он смотрит на туманный, периодически появляющийся диск солнца там, где оно не до конца пронзает тучи над горизонтом. – Это я помню.

– Ты… Правда? Так ты веришь Стали?

– Я верю тебе, малышка, поскольку орогены чувствуют притяжение Луны, когда она проходит близко. Осознание ее для вас так же естественно, как сэссить землетрясения. Но к тому же я ее видел. – Его глаза сужаются и взгляд резко фокусируется на Нэссун. – Зачем же тогда этот камнеед рассказал тебе о Луне?

Нэссун делает глубокий вдох и тяжело выдыхает.

– Я на самом деле просто хотела жить где-нибудь в хорошем месте, – говорит она. – Жить где-нибудь… с тобой. Я была бы не против работать и делать все, чтобы стать хорошим членом общины. Я могла бы быть лористом, наверное. – Она чувствует, как напрягаются мышцы челюсти. – Но я нигде не могу найти такой жизни. Только если буду скрывать, кто я есть. Мне нравится орогения, Шаффа, когда мне не приходится ее скрывать. Я не думаю, что владеть ею, быть… р-роггой… – Ей приходится замолчать, она вспыхивает, пытается стряхнуть стыд от того, что произнесла такое плохое слово, но плохие слова сейчас самые верные. – Я не думаю, что это делает меня странной или злой. – Она снова заставляет себя замолчать, сбить свои мысли с этого направления, поскольку это ведет прямо к «