Каменное сердце - стр. 11

— Дернешься, пристрелю, — раздался у самого моего уха тихий хриплый и лишенный хоть каких-либо эмоций мужской голос.

5. Пять.

Я сделала два глубоких вдоха и два рваных выдоха, прежде чем почувствовала, что меня медленно отпустили. Несколько секунд я стояла неподвижно, потому что боялась, что могу потерять сознание, если решусь сделать хотя бы шаг. Пространство спальни перед глазами угрожающе качнулось, после чего снова замерло в своем привычном положении.

Похоже, для одного дня… Нет… Даже не дня, а для последних нескольких часов мой организм пропустил через себя слишком огромную дозу адреналина и шока. Я далеко не сразу поняла, что еще какое-то время дуло пистолета вжималось в мой висок, а затем и его убрали.

Костя медленно обошел меня, спрятал оружие за пояс и посмотрел исподлобья. Я, не удержавшись, устало привалилась спиной к стене и скользнула взглядом от босых стоп вверх по обнаженному торсу, зацепился на перебинтованное плечо, которое судя по крошечному алому пятну, начало кровоточить и вернулась к глазам.

Он был слишком бледным, слишком серьезным, слишком… другим? Я видела перед собой того самого Костю, который когда-то насовсем отдал мне свой старый платок, чтобы я утерла слезы. Тот самый Костя, который утешил меня в особенно тяжелый и болезненный момент жизни. И в то же время… В то же время я будто бы видела перед собой совершенно незнакомого мне мужчину. Что, впрочем, было не так уж и далеко от правды. Костя, по сути, так и остался для меня незнакомцем.

Но эти изменения затаились в его взгляде и в нескольких морщинках в уголках глаз и полупрозрачных седых ниточках-волосках на висках. Он был чуть младше моего отца. Но выглядел старше. Словно кто-то или что-то высосало из него не просто жизнь, а само желание, врожденный инстинкт жить и выживать.

Бледные губы, сжатые в жесткую узкую полоску, выглядели так, словно давно уже разучились улыбаться. А в глазах, в черноте зрачков, будто застыло нечто такое холодное и колючее, что могло в два счета убить, если без спроса сунуться дальше красной линии личного пространства.

— Ты? — спросил Костя хриплым и низким голосом. В нем ощущалось слишком много ледяной стали, от которой я невольно вздрогнула и выпрямилась.

— Я, — едва слышно ответила я.

— Извини. Просто рефлекс, — по каменному выражению лица стало понятно, что Костя совершенно не испытывал укола стыда или неловкости за свою выходку. — Отец где?

— На работе.

Мой взгляд продолжал изучать Костю, словно всё еще упрямо стремился отыскать хотя бы призрачный отпечаток того, каким он был в тот день. Но в глазах цвета ртути не было ничего, кроме тяжести и холода.