Каменное сердце и мастер Гонтье - стр. 5
Человек напротив разглядывал его с любопытством. Легким, ленивым, с таким уставший хозяин смотрит на кошку – вроде бы и бросил в паскуду башмак, но она ишь как мурлычет. Незнакомец отвел глаза в сторону, но Пьер не почувствовал, что он победил.
– Непохоже, что он боится меня.
Человек-с-кольцом пожал плечами и хмыкнул. Кривая улыбка не сходила с лица.
– Непохоже, что он узнал вас, как видите. На монетах чеканят шут пойми что, не поймешь, кто на них – вы или кто-то из двенадцати цезарей. Да и откуда деньги у такого отребья.
Тот лишь слегка склонил голову. Видно, согласен.
– Вы Пьер Гонтье?
Этого вопроса Пьер ожидал и был рад тому, что хоть знает ответ.
– Да, – кивнул он. Потом добавил: – Да… сударь.
Поди пойми, кто он – бандит при деньгах, купец, кто-то из этих премерзких итальянских банкиров, что проросли в Париже, точно сорный цветок, в последние годы, или же Его Высокопреосвященство. Благородные горазды скрывать свои имена, а затем гневаться, что их нигде не признали. Забавы богатых. Нищий счастлив, если о нем никто не слыхал, кроме соседской собаки.
– Господин ваш, мастер Лакомб, почил в минувшую среду. Вам это известно?
Язык оказался проворнее мозга.
– Жак Лакомб мне никогда не был господином.
Человек-с-кольцом не ударил его, незнакомец тоже не стал грозиться побить.
– Все верно. Господин вам, Пьер Гонтье, только Бог. А после король.
«Они, видно, не из баронов, – думалось Пьеру. – Хотя кто их поймет».
– Ваши мысли о короле, мастер Пьер?
Тут либо отпустят, либо повесят. И права на ошибку у него сейчас нет. Тут как в игре в кости – или угадал число троек под грязной глиняной кружкой, или же нет. Он брякнул наугад, обычно с удачей везло:
– Я верный слуга королю. А король – верный слуга Господа нашего.
Человек-с-кольцом хмыкнул. Тяжелая рука с плеча Пьера исчезла, но лишь затем, чтобы толкнуть его вперед, настойчиво, но не сильно.
– Так поклонись королю. А то у того терпение скоро закончится.
Он склонился так быстро, как только позволила больная спина. Чем ниже он склонится, чем почтительнее, чем дольше будет так стоять, почти касаясь носом стола, тем больше времени у него будет понять, что это не сон. Что король перед ним, что монарх отчего-то знает и его, и Лакомба – что вообще известно Филиппу? Видимо, все. Врать королю и таиться, вероятно, бессмысленно.
В сказках старух короли – если соизволят предстать перед кем-то без золота, парчи, жемчугов – выглядят совсем как люди из плоти и крови. Будто обычный купец или местный портной, горожанин, который по утрам славит отечество, французскую землю, а после ужина дубасит жену. Филипп и без парчи, и без золота нагонял на Пьера такого ужаса, что впору было, как старухи-плакальщицы – повалиться в ноги и выть. Может, сойдет за юродивого, его и отпустят. Король не сказал ему ни слова угрозы, король не приказал человеку-с-кольцом его снова ударить. Филиппу было немного за сорок, но седина была редкой, а не клочьями, как у Лакомба, щеки выбриты, а глаза, казалось, никогда не моргали. Пьер смотрел на руки, которые отчего-то были намного меньше, чем у любого вояки. Меньше и хрупче. Только думалось Пьеру, будто это ястребиные когти, а он жалкий трусливый заяц-беляк.