Камень изо льда - стр. 65
Рафаэль почти не общался с теми, с кем учился. Но он чувствовал и знал, что мог со многими вопросами подойти к Карлу. Тот был всё так же мрачен и неразговорчив со всеми остальными, упорно избегал многих тем, но не было больше этой ледяной стены между ними двоими. И если для Карла едва ли существовало это понятие, как думал сам Рафаэль, то для мальчишки юноша стал другом. Всё это сложилось постепенно, на фоне разных мелочей, в том числе бытовых. Несколько раз Карл даже сам предложил мальчишке свою помощь с домашним заданием, и Рафаэль понял, что юноша знал предмет едва ли не идеально. Это ставило в ещё больший тупик – почему Карл не мог сдать экзамены?.. Но Рафаэль привык к своему соседу окончательно и уже прекрасно знал, какие темы задевать не стоит. Обучение было одной из таких тем. Они всё ещё не так уж много разговаривали, но буквально парой фраз Карл мог приободрить его вечером после тяжёлого дня, в котором могли иметь место издевательства.
Поскольку октябрь для студентов-медиков был скорее практический, нежели теоретический, у Эммы появилось больше свободного времени, и она зачастую приходила к брату, невольно пересекаясь и с Карлом. Первое время она всё так же смущалась его общества, но после более-менее привыкла, не боясь сказать что-то не так в его присутствии. Она была безмерно рада системе их отделения – теория и практика у них чередовались каждый месяц. У охотников было немного иначе. Их практика была каждые 2-3 месяца, если только не выпадало что-то внеурочное… а такое случалось. Эмма искренне надеялась на то, что такое «внеурочное» не выпадет на долю Рафаэля. Поскольку успехи того на арене всё ещё оставляли желать лучшего. Он не мог открыть в себе эту воинственную сторону, был слишком мягкосердечен и раним для подобных занятий. Между тем, его нельзя было назвать нытиком или хлюпиком, мальчишка стоически выносил все тягости и неудачи на арене и прекрасно держался на остальных предметах. Однако именно на арене у него начиналось состояние, близкое к абсолютному ступору, и всё валилось из рук, что вызывало многочисленные издевательства со стороны однокурсников и явное неудовольствие Логана. Тот, впрочем, относился к своему неудачливому ученику скорее снисходительно. Потому что он прекрасно видел, как менялся в лице Рафаэль, когда он пытался его ругать. Это было практически невозможно, поскольку Рафаэль осознавал всю свою вину в происходящем и начинал лишь больше на себя наговаривать. И всё становилось просто из рук вон плохо…
Мальчишка столкнулся ещё с одной проблемой – по курсу, который вела Лара, теперь тоже было нечто практики, они учились оказывать первую помощь, и иногда у Рафаэля дрожали руки: он боялся этой ответственности, ответственности за чужую жизнь, хотя всем сердцем хотел помогать. Когда мысли о собственной никчёмности накатывали на него вечером, он словно закрывался в себе. И было хорошо, если приходила Эмма, сестра тонко его чувствовала. И потом, она помнила слова Карла – она не должна была дать брату закрыться. Столь хрупкая, до хрустального чистая душа могла уже не вернуться из ракушки, и эта жемчужина бы навсегда скрылась за стенками собственных глубоких переживаний. Он всегда говорил, что у него всё хорошо, но были лишь двое, не веривших ему – Эмма и Карл. Как ни странно, даже невольно, но именно с ними он проводил большую часть времени, несмотря на то, что курсы занимали больше половины дня. Да, он учился с однокурсниками – но он их толком не видел. Иногда он приходил к Чарльзу, и разговор с ним на какую-нибудь философскую тему его также успокаивал.