Камень, или Terra Pacifica - стр. 27
Тот и другой миры – антиподы. У них – вечная борьба за выживание. Идёт захват выживания, потому необходима им именно та самая жизненность. Отнять её, чтобы добавить себе. А может быть, хм, кто знает, мы-пространственники вместе с ними-временниками – есть просто мы, каждый из нас, этаких изгоев. Тут и там. А в момент смерти «я» пространственный и «я» временной – бросаем тень друг на друга, тень смерти, а потом сливаемся в единство, в целостность себя и высвобождаем искомую жизненность, одну – на двух бывших антиподов. Высвобождаем, одновременно обретаем. И борьба не имеет смысла. Образуется семимерный мир, где слиты оба трёхмерия, плюс жизненность. Или…
– Или что? – Нестор выявил нетерпение, ощутив неожиданный поворот в линии рассказа.
– Или наоборот, – Иван вскинул брови, – мы оба схлопываемся до нулевой геометрической точки, превращаемся в изначальность. Аннигиляция, абсолютная смерть. Бесшумная и незаметная.
Похоже, Иванова “байка” закончилась, как говорится, на самой неожиданной для оптимизма ноте.
– Почему? – поспешил вставиться Принцев. – Нестор и весь его отдел важности не позволит схлопывания. Он это сделает при помощи многомерной чувствительности, где тоже есть свои обитатели, то есть, опять же, мы сами. Возникнет некая «троица» этих многомерностей. Красивая ведь вещь. А пока – раскидала нас неведомая сила, а собрать-то некому. Да, Ваня?
– Шути, шути, – нехотя отозвался Иван, – но собрать себя дело нешуточное, а, значит, и ненаучное. Не для нашего института. Наша наука, её конструкции, не позволяют выстроить цельное здание. Даже фундамент не укладывается. У неё – вечное производство земляных работ, рытьё котлована. Или небольшого земляного зияния, похожего на котлован.
Принцев подобрал губы, свалил голову набок.
(Вскоре после того)
Потом в помещении, похожем на просторный гроб с окном, началась и продолжилась тишина. Каждый из учёных смотрел в неразгаданную удаляющуюся точку, пытаясь преодолеть собственную неопределённость и собрать там все составляющие личной природной «троицы». Или они пробовали увидеть в той точке опасность начала всеобщего схлопывания личных и чужих пространств, времён, притяжений, прочего и прочего?
И вот, будто бы разглядев, наконец, разборчивую ясность в сугубо личной точке, Борис Всеволодович спросил не без насмешки:
– Да, а где же тут всё-таки матрёшка?
– Не видно?
– Увы.
– Оно и не должно быть видно. Ибо всё мной рассказанное – по сути – Божье начало. Пространство, время, масса – его производные. Форма, её созревание, устремлённость вместе с ценностью, а возможно, и ещё много чего другого пронизывают друг друга. Многие «начала» вставлены в единое «начало». Понял?