Как спасти бумажного динозавра - стр. 4
Марк понятия не имеет, кто и зачем написал это слово, но про себя отвечает: «Надо». Или: «Не стоит», – под настроение.
И – нет, он не настолько безнадёжный романтик, чтобы притащить Робин на колокольню, не прихватив с собой пледы и сумку еды.
– Ты чёртов романтик! – обвиняет его Робин, устраиваясь на шерстяном пледе с сэндвичем в руке.
– Надо? – спрашивает он на всякий случай.
Робин уже видела надпись. И очень важно, что она ответит. Это проверка посерьёзней разговора о религии и политике.
– Надо, – отзывается Робин без малейшей заминки.
– Я тоже так ответил сегодня.
Ещё тепло, но они всё равно укрываются вторым пледом. Голова Робин на плече тяжёлая, твёрдая, кость и плоть. Но Марк всё равно чувствует стекло, когда гладит блестящие чёрные волосы.
– Чушь это всё, – говорит Робин, поднимая голову и встряхивая волосами. – Про поло и прочее… Связи всё решают, а ты у нас – восходящая звезда политической журналистики. У тебя со связями проблем точно не возникнет. Пройдёт лет десять, все и забудут, что ты иностранец.
– Разве?
Робин отводит взгляд, потому что Марк прав. И они оба это знают.
– Да и не стану я в это играть, обрезать фамилию на английский манер, притворяться, что я весь из себя такой местный и свой в определённых кругах, – он нарочно имитирует аристократический акцент, причём грубо, пародийно.
– Откуда ты такой только взялся?! – возмущается Робин, но ей смешно. – Нет! Не вздумай отвечать, или я тебя задушу!
Марк берёт её руку и кладёт себе на шею, а потом, перехватив за запястье удобнее, поворачивает и целует в ладонь. Ощущая подрагивание в ответ, поднимается выше к запястью, но от него сворачивает на большой палец. Подушечка слишком грубая, но чуть сбоку, у ногтя – чувствительная полоска.
Робин выдёргивает руку из его пальцев и тянется к губам. Жадность в её натуре, что отнюдь не плохо, просто факт. Робин никогда не будет довольствоваться частью – ей нужно всё, причём сразу. Не желаете давать – она придёт и возьмёт, потому что имеет на это право.
– Я пытаюсь понять, – говорит она задумчиво, отрываясь от поцелуя, – ты либо действительно ископаемый романтик, либо циник какого-то особого порядка. Либо сумасшедший.
– А без ярлычка на лбу нельзя?
– Почему церковь, Марк? И какого чёрта ты вчера отправил меня домой одну, а сегодня устраиваешь пикник на высоте тридцати футов?
Он пересаживается так, чтобы смотреть ей в глаза, ловить в зрачках отсвет заката.
– Я люблю эту церковь, потому что она никому не нужна. Про неё забыли. Когда я поднялся сюда впервые, тут всё было завалено листвой, птичьими перьями.