Как поймать девочку - стр. 1
Предисловие
«Мир ловил меня неоднократно, догонял и снова ловил», хотела бы я написать на моей надгробной плите, в отличие от Григория Сковороды, который так и ушёл не пойманным. По рассеянности своей я, кажется, влезала во все встречные силки, капканы и волчьи ямы, кроме наркотиков, но всегда выбиралась оттуда «с магнитиками» – в смысле, с новым знанием о границах собственной глупости, о жизни и о том, как украсить её «несмотря на…»
Пока что мне везло, и я хотела бы поделиться собственным смешным опытом: что делать, когда мир плохой, ты плохая и вообще всё ужасно. Иногда оказывается, что неподъёмные проблемы не так уж нерешаемы, если разобрать их по кирпичику: осознать подлинный масштаб бедствия и отделить его от собственных страхов по этому поводу; всё-таки увидеть слепые зоны, на которые категорически не хочется смотреть; предпринять ряд небольших шагов там, где невозможно двигаться прыжками.
Маленькая кошечка никогда не отступит перед огромным куском мяса и постепенно сборет его весь, до голой косточки. Мы, нежные существа, при рациональном подходе вполне способны сожрать слона. Нужны только время, ясный взгляд, храбрость и хороший нож.
Я надеюсь, эта книжка послужит инструментом для борьбы со страхами, заблуждениями, посторонним давлением, неуверенностью, а может быть даже и с прыщами.
Как жить девушке, у которой нет идеального маникюра, безупречной причёски, макияжа, платья – в общем, той, что никогда не будет мисс Совершенством? У неё, к тому же, нет сияющего чистотой дома, бешеных доходов, точёного носика, а есть, наоборот, лень, лишний вес, лишний возраст и некоторое количество неврозов. Как ходить по граблям, сохраняя некоторое изящество и чувство юмора? Непросто. Но мы попробуем.
Ловушки возраста
Старые и толстые: в каком возрасте мы перестаём быть молодыми?
У меня всегда было хорошо с цифрами и памятью, поэтому точно знаю когда впервые ощутила на себе тяжесть возраста. Однажды прочитала в книжке многозначительную фразу: «Всё, что происходит с человеком после тринадцати лет, не имеет особого значения». Порядочный российский ребёнок свято верил печатному слову, поэтому парадоксальная красивость поразила меня в самое сердце. Значит, через год уже всё будет кончено? И если ничего важного не творится со мной прямо сейчас, то уже и не случится? У меня, безусловно, была богатая внутренняя жизнь. Помню, как стояла на балконе, горько пялилась в весеннюю ночь и говорила взрослому брату: не жду никаких сюрпризов от судьбы, я уже всё попробовала. И не очень понимала, почему юноша так странно на меня смотрит. Может, потрясён моей мудростью и опытом?
Но дело не только в наивности и высокопарных книжках. Помню, как первый муж сказал снисходительно: «Да-а, в шестнадцать ты была, как персик, а теперь, конечно, уже не то». После этого я, в тщетной попытке себя украсить, впервые в жизни нарумянила щёки, растерев на платочке красный карандаш – обычных румян в доме тогда не водилось. Мне было девятнадцать.
Помню, как моя сестра стала получать первые упрёки в том, что остаётся старой девой. Ей было двадцать два.
Помню, как в ответ на моё недовольство нашим браком, муж печально заметил: «Чего уж теперь, давай доживать потихоньку, куда нам дёргаться». Мне было двадцать четыре.
Что до лишнего веса, то впервые в жизни я начала худеть, когда мне исполнилось сорок три килограмма – я понимала, что нужно сорок. Зеркало показывало круглую попу и большую грудь, а ведь внутри себя я была почти мальчишка – тонкая, с широкими прямыми плечами, тощими бёдрами и короткими каштановыми волосами. Причёску я оставила в покое, но тело муштровала очень серьёзно. Литр кефира, горсть миндаля, апельсин и «французский салат красоты» – три столовые ложки овсянки, замоченной в воде, и тёртое яблоко, – были моим ежедневным рационом несколько лет.
У меня почти нет фотографий, нигде себе не нравилась, везде получалась не я, а какой-то пухлощёкий пион с мягким носиком, поэтому беспощадно их рвала. Но какие-то всё же сохранились, и постепенно я стала кое-что замечать. Да, сейчас, конечно, уже не персик, а пять лет назад, смотри-ка, была ничего. А уж десять – вообще, и чем, дура, была недовольна? Жаль, времени не вернуть, зря грызла себя, а теперь-то поздно начинать радоваться жизни, теперь я точно постарела.