Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире - стр. 15
Когда Осман приступил к своей деятельности, довольно большие участки города, те, что были добавлены между 1600 и 1700 годами, вовсе не выглядели средневековыми. Современность уже наложила на них свой отпечаток, в форме великолепных бульваров, широких, прямых оживленных улиц, призванных открыть город и сделать передвижение по нему более легким. Например, когда Осман снес буквально все постройки на острове Сите (Île de la Cité), соседний остров он оставил большей частью нетронутым. Планировка и архитектура острова Сен-Луи датировались XVII веком, но вполне соответствовали стандартам века XIX.
То же можно отнести и к новым бульварам XIX века, считающимся квинтэссенцией Парижа: универсальные магазины и омнибусы, знаменитые кафе и яркие огни – все это впервые стало доступно парижанам и жителям города еще в последние десятилетия XVII века, как только стало намечаться первое, оригинальное кольцо бульваров. К тому времени первые десятилетия развития города уже изменили его быстрее чем что бы то ни было раньше. Париж стал тем, что Клод Моне называл cet étourdisssant Paris, «этим головокружительным Парижем», «водоворотом» соблазнов, который, как добавляет Моне, «заставляет меня забыть обо всех обязательствах».
В течение всего одного века Париж преобразился в место, славящееся «великолепием», как мечтал Кольбер, но одновременно и в совершенно новое «чудо света», знаменитое своими уличными фонарями и бульварами, витринами магазинов и романтической Сеной – и быстрым уличным движением. В то же самое время появилось и нечто гораздо менее осязаемое: «Париж», одно из тех редких слов, наделенных настоящей магией и несущих в себе особую атмосферу и ауру желанности.
В 1734 году прусский аристократ барон Карл Людвиг фон Пельниц первым увидел, чем стал «Париж». «Нет никакой нужды описывать Париж, – объяснил Пельниц, – потому что большинство людей знают, что это за место, даже если никогда там не бывали».
Немногим более века спустя это утверждение все еще оставалось правдой – например, для героини романа Гюстава Флобера Эммы Бовари, известной мечтательницы: «Что такое этот Париж? Какое безграничное имя! Она тихо повторила его просто из удовольствия; это слово звенело у нее в ушах, словно огромный церковный колокол; оно сияло у нее перед глазами».
В 1900 году Зигмунд Фрейд вспоминал, что Париж очаровал его еще до того, как он впервые увидел этот город: «Париж долгие годы был целью моих устремлений, и восхитительное ощущение, с которым я впервые ступил на его мостовые, казалось мне гарантией того, что и другие мои желания будут также удовлетворены». Человек, который открыл всему миру, что такое власть мечты, представлял «Париж» пределом своих фантазий.