Кафетерий для спецназа - стр. 20
– Не тыквы! – Шольт орал на всю округу, не хочешь, да услышишь. – Мне нарисовать надо! Три пейзажа и два натюрморта!
– Два натюрморта и один пейзаж! – взвизгнул Йонаш, забирая сдачу и хватая поднос.
– Пацана на второй год оставят, если натюрморты не принесем! Я ходил на аллею, где картины развешаны, но там всё в рамах и очень дорого! И без рам не продают. Скажите, пожалуйста, кто тыквы рисовал? Я с ним попробую договориться. Мне натюрморты позарез нужны!
– Мне б твои проблемы! – покачал головой огнеборец. – Сейчас я ему позвоню, он спустится.
Шольт с Йонашем разразились потоком благодарностей. Уселись за столик, поделили содержимое подноса, оживленно переговариваясь.
– Пап, ты крутой!
– Есть такое дело, – скромно согласился Шольт. – Но победу праздновать рано. Отметим мороженым, когда сдадим рисунки. Как ты думаешь, бутылки медовухи за три рисунка хватит?
– Не знаю. Можно будет пирог тут купить и добавить.
Ханна чуть не поперхнулась от возмущения – обсуждать с сыном алкоголь, как средство оплаты рисунков? Нет, ну какой же Шольт придурок… хоть в инспекцию по надзору за несовершеннолетними жалуйся! И… все-таки, сын. Тогда почему ни крошки сдобы, ни кусочка хлебца? Не святой же дух Камула Шольту сына принес.
В голове крутился сонм вопросов. Где мать Йонаша? Почему она не следит за ребенком, почему сбросила присмотр на безалаберного и припадочного отца, который кормит сына общепитовской едой не самого лучшего качества? Ладно, печенку в сметане Ёжи готовит хорошо. А если Йонаш захочет блинчики с печенкой? Неужели Шольт позволит ему пообедать этим сомнительным продуктом?
«Стоп! – одернула себя Ханна, отступая в кафетерий, за дверь. – С какой стати меня в эти дебри понесло? У меня что, своих проблем мало? Какое мне дело до матери Йонаша и его обеденного рациона? Блинчики с печенкой прошли проверку качества и считаются съедобными. Именно на них до сих пор никто не пожаловался – никому поперек горла не встали. Да, я не выгоняю Шольта, но на этом надо остановиться. Прочертить линию и дальше не заходить».
Дала себе слово и тут же начала прислушиваться – на веранду явился огнеборец, на досуге рисовавший тыквы. Он выслушал просьбу и потребовал от волчьего семейства кисточки, краски и бумагу.
– Я что, пальцем на столе рисовать буду?
– Не подумали, – признал Шольт. – Сейчас купим. Куда принести?
– Сюда и несите. Наберете номер, я спущусь.
– Что с меня? – деловито спросил Шольт, обмениваясь с огнеборцем номером телефона.
– Не торопись. Сделаю – сочтемся.
Огнеборец ушел. Волчье семейство доело то ли поздний обед, то ли ранний ужин, поделило деньги – Йонаш оставил Шольту сотенную купюру: «А вдруг ты кофе захочешь? Выпьешь» – и разбежалось в разные стороны. Ханна отметила, что пацан соображает получше отца. Вытребовал же себе телефон – спасателя со словами: «Пап, ну и как я ему позвоню, когда бумагу принесу? Звонить тебе, чтобы ты перезвонил? А если вас по тревоге поднимут?»