Кафедра новой и новейшей истории: люди и традиции - стр. 57

Как и ряд других историков-марксистов этого времени, Фридлянд не просто увлекся разработкой проблематики Французской революции171. Ему было интересно поверить марксизмом всю историю революции, увидеть, как новая теория позволяет совершенно иначе ее проанализировать и интерпретировать. Весьма показателен в этом плане его доклад о Термидоре, прочитанный в обществе историков-марксистов172. В нем Фридлянд доказывал, что к лету 1794 г., по сути, столкнулись программы двух группировок: конечной целью одной было создание эгалитарной (“аграрной”) республики, где торговля и промышленность играли бы лишь служебную роль, и чисто буржуазным идеалом другой – создание индустриального государства и наилучших условий для капиталистического накопления в стране»173. При этом программа робеспьеристов, по сути, не соответствовала духу времени, мешала Французской революции выполнить свое предназначение. Уничтожение феодализма должно было открыть дорогу буржуазии, а робеспьеристы оказались главным препятствием на этой дороге и были сметены с пути.

Эта концепция не имела аналогов ни у нас в стране, ни во Франции, поскольку, как растерянно заметил один из выступавших в прениях, «если якобинцы представляли собой реакционно-утопическую идеологию, то первый вывод, который следует по законам логики, это то, что те, которые выступали против них 9-го Термидора, были силой прогрессивной и переворот 9-го Термидора носил прогрессивный характер»174.

Другой, не менее новаторской, стала работа Фридлянда о Марате – из-за ареста ученого была опубликована только ее первая часть175. Она основана на широком круге источников, с которыми автор работал не только в России, но и во Франции. Проанализировав их, Фридлянд пришел к выводу, что в годы революции существовало такое идейное течение как «маратизм» – «мелкобуржуазная теория революционной диктатуры конца XVIII в.»176. Историк рассматривал Марата как идеолога плебейских масс Франции, «четвертого сословия», предпролетариата. Однако не только идеолога. «Решающей особенностью социальных проектов Марата была, однако, – отмечал Фридлянд, – их органическая связь с его политической программой революционной борьбы. В сочетании они дают то, что мы называем маратизмом»177. Таким образом, и Марат оказывался противопоставлен буржуазному характеру революции. Однако и эта концепция Фридлянда так и осталась экзотической для его коллег. И сам термин «маратизм», и многие другие тезисы книги вызвали, в частности, полное отторжение Манфреда, готовившего второе издание работы. «Эти взгляды, – специально отмечал тот, – не разделяются советской исторической наукой»