Размер шрифта
-
+

Качели (сборник) - стр. 23

Масла бас, сопрано туши,
Черные дела и души,
Белые тела и туши,
Разноцветные глаза.
Моет кисточку художник,
Лепит на нос подорожник
И глядит во все глаза.
На веранде чай, варенье,
Вот и все стихотворенье.
Какова его идея,
Сверхзадача и т. д.?

1995 

«Что ж в голове такая толкотня…»

Что ж в голове такая толкотня,
Такая дрянь, автобусная склока?
Вон мокрая звезда стоит высоко
И, очевидно, смотрит на меня.
С душой своей дурацкую вражду
Не одолеть. Гуляет дождь по миру.
Как школьница эстрадному кумиру,
Осина аплодирует дождю.
Сам по себе, где хочет, дышит дух.
Плоть кутается в плед и чай глотает.
И надо выбирать одно из двух,
Ан третьего чего-то не хватает.
Я так давно и счастливо живу,
Что вот уже себя не замечаю,
И, если неожиданно встречаю,
Не узнаю и в гости не зову.

1983 

«Оторваться от себя, как от земли…»

Оторваться от себя, как от земли.
Засыпая на полу пустой теплушки,
Нюхать мокрые серебряные стружки,
Исчезая вместе с поездом вдали.
Отдышаться от себя, как от беды.
Засыпая под защитой плащ-палатки,
Уезжая, уменьшаться без оглядки
До звереныша, до точки, до звезды.
Только тени, только щели в потолке,
Только темные неструганые доски,
Да на станциях щекотно по щеке
Путешествуют фонарные полоски.

1982 

«Вот окончена поэма…»

Вот окончена поэма.
Все вокруг темно и немо.
Влажен воздух, низко небо,
Бедный тополь у окна.
Вот окончена поэма,
А кому она нужна?
Соль дождя и горечь дыма,
Голых веток пантомима,
Ветер, форточки хлопки,
В ящике черновики.
Черный кофе в белой чашке,
Драгоценные бумажки,
Черных строчек теснота,
А за краешком листа,
За бумажною границей
Тот же тополь узколицый,
Но уже не дождь, а снег,
Но уже не тьма, а свет,
Жизни жалобная малость,
Белый космос, черный хаос,
Черный космос, огоньки,
Пауки и светляки,
Крошки, грязные стаканы,
В темной баньке тараканы,
Звон разбитого окна,
Запах жареного сала…
Я поэму написала,
А кому она нужна?

1996 

Рассказы и очерки

Просто депрессия

Все чуждо нам в столице непотребной:
Ее сухая черствая земля,
И буйный торг на Сухаревке хлебной,
И страшный вид разбойного Кремля.
О. Э. Мандельштам, 1918 г.

Все началось со старого Арбата. Эту уютную, милую улицу превратили в лубочное торжище, в многослойную расписную матрешку для магазина «Березка».

Сначала было даже забавно: конечно, это уже не Арбат, но нечто новенькое, небывалое, нечто вроде московского Монпарнаса. На Арбате рисуют, пляшут, поют, читают стихи, а также торгуют всяческой «рашен клюквой». Разве не весело? Разве плохо? Бог с ней, с милой, старинной московской улицей.

Однако веселье не состоялось. Как-то вышло все натужно, пошловато. То ли дембельским альбомом, то ли блатным надрывом запахли все эти стихи-картинки. Монпарнаса не получилось, но и Арбата не вернешь.

Страница 23
На следующую страницу