Израиль. Земля обетованная - стр. 17

Мы попробовали несколько сортов сыра, набрали с собой йогуртов, попили в ресторанчике у дороги кофе и поспешили дальше. Я все любовалась на закат и горы, переливающиеся самыми удивительными оттенками охристо-бежевого цвета, названия которому я не знаю, возвышающимися над неожиданно возникшим светлым Мертвым морем, и не обращала внимания на теплицы, которые непрерывно продолжали километрами тянуться вдоль дороги. Бесконечные сады: фруктовые, ореховые. Открытые и закрытые, высокие и низкие теплицы, ухоженные до невозможности, с оросительными фонтанчиками, проведенными к каждому деревцу и кустику. Чего там только не было: клубника и апельсины, кукуруза и морковка, помидоры и свисающие с ветвей бананы (эти не в теплицах, а просто так, вдоль дороги), каждая банановая связка обтянута отдельным синим целлофановым пакетом. Конца теплицам не было. Сколько раз я видела в Израиле обработанные орошаемые поля, но ни разу не замечала кого-нибудь, работающего на этих полях. Вот бы увидеть того, кто фонтанчики под кустами включает!

Иногда вдоль дороги возникали поселения бедуинов. Наконец появился маленький рынок, где мы купили свежих овощей и орехов и поехали дальше. Около рынка стояли «корабли пустыни» – два верблюда – и спрашивали глазами и всем своим выразительным видом: «Что это вы здесь, в нашей пустыне, делаете?» Бедуины живут в своих карточных, вернее матерчатых домиках недалеко от дороги. Их хижины выглядят страшнее войны, но около многих избушек стоят хорошие машины. Я их и раньше понять не могла, а теперь – куда уж, ну вот так они живут, нравится им так, и верблюдам их нравится. Зато пустыню они обошли вдоль и поперек, знают ее как свои пять пальцев. В армии они служат в специальных разведывательных войсках, а живут вот так, в каких-то непонятных шалашах с накинутым сверху чем-то вроде брезента. А вообще… какая разница, как жить, главное – чувствовать вкус жизни, понимать, что живешь здесь и сейчас, и радоваться солнцу, морю, хамсину, фруктам и йогуртам.

Жаль, что я не понимала этого двадцать лет назад, воспринимала все серьезно, не давала себе возможности расслабиться и отдохнуть, задыхаясь от ответственности, когда такая красота кругом. Все необходимое было всегда. А много ли надо человеку для счастья? Хорошо, что в силу молодости и природного оптимизма я никогда не болела этой национальной израильской болезнью под названием «шла по Дизенгофу болонка и рассказывала, как она была сенбернаром», а только вежливо слушала байки других, более старших, о том, какими они были большими начальниками, как минимум главными инженерами или докторами наук, в своих родных русских, украинских и других городах и как низко пали здесь, в Израиле, со своих великих должностей.